Исторические рассказы и анекдоты из жизни русских государей и замечательных людей XVIII и XIX столетий

— Вотъ, ваше благородіе, извольте разсудить пасъ, — смиренно отвѣчалъ Нарышкинъ; — господинъ купецъ продаетъ живыхъ цыплятъ по рублю, а битыхъ по полтинѣ за пару; такъ, чтобы мнѣ, бѣдному человѣку, не платить лишнихъ денегъ, я и велѣлъ перебить цыплятъ и отдаю ему по полтинѣ.

Полицейскій принялъ сторону купца и началъ тормошить Нарышкина, увѣряя, что купецъ правъ, что цыплята точно были живые и потому опъ долженъ заплатить по рублю, а если не заплатитъ, то будетъ отведенъ въ сибирку.

Нарышкинъ откланивался, просилъ милостиваго разсужденія; но рѣшеніе было неизмѣнно.

Тогда Нарышкинъ, какъ будто ненарочно, растегнулъ сюртукъ и явился во всемъ блескѣ своихъ почестей, а полицейскій, мгновенно измѣнивъ тонъ, вскинулся на курятника:

— Ахъ ты мошенникъ! самъ же говорилъ, что живые по рублю, а битые по полтинѣ и требуешь за битыхъ, какъ за живыхъ! Да знаешь ли, разбойникъ, что я съ тобой сдѣлаю?.. Прикажите, ваше превосходительство, я его сейчасъ же упрячу въ доброе мѣсто, этотъ плутъ узнаетъ меня, какъ не уважать такихъ господъ и за битыхъ цыплятъ требовать деньги, какъ за живыхъ!

Разумѣется, Нарышкинъ заплатилъ курятнику вчетверо и, поблагодаривъ полицейскаго за справедливое рѣшеніе, отправился домой, а вечеромъ, въ Эрмитажѣ, разсказалъ императрицѣ происшествіе, какъ только онъ одинъ умѣлъ разсказывать, пришучивая и представляя въ лицахъ себя, торговца и полицейскаго. Всѣ смѣялись, кромѣ императрицы, которая, задумавшись, сказала:

— Завтра же скажу оберъ-полиціймсйетеру, что, видно, у нихъ попрежнему: «растегнутъ — правъ, застегнутъ — виноватъ».

(Записки современника (Жихарева). Спб. 1859. Ч. I. Стр. 250–253).

* * *

На одномъ изъ эрмитажныхъ собраній, Екатерина за что-то разсердилась на Нарышкина и сдѣлала ему выговоръ. Онъ тотчасъ же скрылся. Черезъ нѣсколько времени императрица велѣла дежурному камергеру отыскать его и позвать къ ней. Камергеръ донесъ, что Нарышкинъ находится на хорахъ между музыкантами и рѣшительно отказывается сойдти въ залу. Императрица послала вторично сказать ему, чтобы онъ немедленно исполнилъ ея волю.

— Скажите государынѣ, — отвѣчалъ Нарышкинъ посланному, — что я никакъ не могу показаться въ такомъ многолюдномъ обществѣ съ «намыленной головой».

(Русскіе эксцентрики и остряки. «Искра» 1859. №40. Стр. 41).

* * *

Разъ, Нарышкинъ слишкомъ далеко простеръ свои шутки надъ заслуженнымъ генераломъ Пассекомъ. Въ присутствіи императрицы Пассекъ смолчалъ; но потомъ потребовалъ отъ Нарышкина удовлетворенія.

— Согласенъ, — отвѣчалъ послѣдній, — съ тѣмъ только, чтобы одинъ изъ насъ остался на мѣстѣ.

Пассекъ одобрилъ предложеніе и, захвативъ съ собою пару заряженныхъ пистолетовъ, отправился съ Нарышкинымъ за городъ.

Отъѣхавъ верстъ десять, Нарышкинъ велѣлъ экипажу остановиться около одной рощи. Лакей отперъ дверцы со стороны Пассека, который тотчасъ же выпрыгнулъ. Тогда лакей быстро захлопнулъ дверцы, вскочилъ на козлы и закричалъ: «пошелъ!» а Нарышкинъ, высунувшись изъ окна и заливаясь смѣхомъ, сказалъ ІІассеку:

— Я сдержалъ свое слово: оставилъ васъ на мѣстѣ!

Кучеръ ударилъ по лошадямъ и экипажъ исчезъ, обдавъ Пассека цѣлымъ столбомъ пыли.

Взбѣшенный Пассекъ долженъ былъ возвратиться въ городъ пѣшкомъ и поклялся жестоко отмстить Нарышкину за столь дерзкую шутку.

Къ счастью для Нарышкина, императрица вовремя узнала объ этомъ приключеніи и поспѣшила примирить обоихъ противниковъ.

(Тамъ же, стр. 402).

* * *

Въ царствованіе Петра III, Нарышкинъ слѣдующимъ оригинальнымъ образомъ получилъ андреевскій орденъ.

Находясь однажды утромъ въ уборной государя, когда тотъ одѣвался къ выходу, и воспользовавшись веселымъ настроеніемъ духа Петра, Нарышкинъ испросилъ позволеніе примѣрить лежавшую на столѣ андреевскую ленту. Надѣвъ ее, онъ пошелъ въ другую комнату, говоря:

— Тамъ большое зеркало и мнѣ будетъ удобнѣе видѣть, идетъ ли ко мнѣ голубой цвѣтъ.

Изъ другой комнаты Нарышкинъ перешелъ въ третью, въ четвертую и, наконецъ, возвратился смущенный, разстроенный.

— Государь! — вскрикнулъ онъ въ величайшемъ волненіи, — не погубите, не выдайте меня на посмѣяніе.

— Что съ тобой случилось? — спросилъ Петръ въ изумленіи.

— Ахъ, государь, — продолжалъ Нарышкинъ, — погибъ, да и только, если не спасете!

— Но говори же скорѣе, почему ты такъ встревоженъ?

— Вообразите, государь, мой стыдъ, мое изумленіе: выхожу съ поспѣшностью въ третью комнату отъ уборной, въ ту самую, гдѣ большія зеркала… Вдругъ, откуда взялись придворные, окружаютъ меня и военные и статскіе и Богъ знаетъ кто. Одинъ жметъ мнѣ руку, другой душитъ въ своихъ объятіяхъ, третій заикается отъ досады, обращаясь съ поздравленіями, четвертый, кланяясь въ поясъ, стряхиваетъ на меня всю пудру съ своего парика. Съ большимъ трудомъ вырвался я изъ шумной толпы, гдѣ множество голосовъ, какъ будто нарочно, слились въ одинъ, привѣтствуя меня съ монаршей милостью. Что мнѣ теперь дѣлать? Какъ показаться? Пропалъ, да и только.