Исторические рассказы и анекдоты из жизни русских государей и замечательных людей XVIII и XIX столетий

— Спасибо вамъ, Михаилъ Никитичъ; я нашла въ Тульской губерніи то, что желала бы найдти и въ другихъ.

Къ несчастью, Кречетниковъ находился тогда въ дурныхъ отношеніяхъ съ однимъ изъ спутниковъ императрицы, оберъ-шталмейстеромъ Л. А. Нарышкинымъ, вельможей, пользовавшимся особымъ ея расположеніемъ и умѣвшимъ, подъ видомъ шутки, ловко и кстати высказывать ей правду.

На другой день по пріѣздѣ государыни въ Тулу, Нарышкинъ явился къ ней рано утромъ съ ковригой хлѣба, воткнутой на палку, и двумя утками, купленными имъ на рынкѣ. Нѣсколько изумленная такой выходкой, Екатерина спросила его:

— Что это значитъ, Левъ Александровичъ?

— Я принесъ вашему величеству тульскій ржаной хлѣбъ и двухъ утокъ, которыхъ вы жалуете, — отвѣчалъ Нарышкинъ.

Императрица, догадавшись въ чемъ дѣло, спросила: почемъ за фунтъ покупалъ онъ этотъ хлѣбъ?

Нарышкипъ доложилъ, что платилъ за каждый фунтъ по четыре копѣйки.

Екатерина недовѣрчиво взглянула на него и возразила:

— Быть не можетъ! Это неслыханная цѣна! Напротивъ, мнѣ донесли, что въ Тулѣ печеный хлѣбъ не дороже копѣйки.

— Нѣтъ, государыня, это неправда, — отвѣчалъ Нарышкинъ, — вамъ донесли ложно.

— Удивляюсь, — продолжала императрица, — какъ же меня увѣряли, что въ здѣшней губерніи былъ обильный урожай въ прошломъ году?

— Можетъ быть нынѣшняя жатва будетъ удовлетворительна, — возразилъ Нарышкинъ, — а теперь, пока, голодно.

Екатерина взяла со стола, у котораго сидѣла, писанный листъ бумаги и подала его Нарышкину.

Онъ пробѣжалъ бумагу и положилъ ее обратно, замѣтивъ:

— Можетъ быть это ошибка… Впрочемъ, иногда рапорты бываютъ не достовѣрнѣе газетъ.

Государыня, помолчавъ немного, сказала какъ бы про себя:

— Значитъ, Михайло Никитичъ меня обманулъ.

Извѣстіе это, такъ оригинально сообщенное Нарышкинымъ, разстроило Екатерину. Она находилась подъ вліяніемъ двухъ противоположныхъ чувствъ: справедливаго негодованія и сожалѣнія къ Кречетникову, преданному ей душой, но заслужившему строгій выговоръ.

Однако, когда Кречетниковъ пріѣхалъ во дворецъ, она приняла его попрежнему ласково и только слегка замѣтила ему о чрезвычайныхъ цѣнахъ на хлѣбъ въ Тулѣ. Увидѣвъ его замѣшательство и смущеніе, государыня прибавила:

— Надобно поскорѣе помочь этому горю, чтобъ не случилось большой бѣды.

Въ этотъ же день тульское дворянство готовило въ честь императрицы великолѣпный балъ, но она отказалась отъ него, сказавъ:

— Могу ли я принять участіе въ балѣ, когда, можетъ быть, многіе здѣшніе жители терпятъ недостатокъ въ хлѣбѣ.

Едва ли нужно прибавлять, что государыня немедленно сдѣлала распоряженіе объ обезпеченіи народнаго продовольствія въ Тульской губерніи и пожертвовала значительную сумму денегъ.

(Пребываніе императрицы Екатерины въ Тулѣ. Москвитянинъ. 1842. №2. Стр. 475–488).

* * *

Однажды, императрица Екатерина, во время вечерней эрмитажной бесѣды, съ удовольствіемъ стала разсказывать о томъ безпристрастіи, которое она замѣтила въ чиновникахъ столичнаго управленія, и выразила мысль, что изданіемъ «Городового Положенія» и «Устава Благочинія» она, кажется, достигла уже того, что знатные совершенно уравнены съ простолюдинами въ обязанностяхъ своихъ передъ городскимъ начальствомъ.

— Ну, врядъ ли, матушка, это такъ, — отвѣчалъ ей Нарышкинъ.

— Я уже говорю тебѣ, Левъ Александровичъ, что такъ, — возразила императрица, — и еслибъ люди твои и даже ты самъ сдѣлали какую несправедливость или ослушаніе полиціи, то и тебѣ спуску не будетъ.

— А вотъ завтра увидимъ, — сказалъ Нарышкинъ, — вечеромъ я вамъ донесу.

На другой день, рано утромъ, Нарышкинъ надѣлъ богатый кафтанъ со всѣми орденами, а сверху накинулъ старый, изношенный сюртучишко одного изъ своихъ истопниковъ и, нахлобучивъ дырявую шляпенку, отправился пѣшкомъ на площадь, на которой въ то время продавали подъ навѣсами живность.

— Господинъ честной купецъ, — обратился онъ къ первому попавшему ему курятнику, — почемъ изволишь продавать цыплятъ?

— Живыхъ по рублю, а битыхъ по полтинѣ за пару, — грубо отвѣчалъ торговецъ, съ пренебреженіемъ осматривая бѣдно одѣтаго Нарышкина.

— Ну, такъ, голубчикъ, убей же мнѣ двѣ парочки живыхъ-то.

Курятникъ тотчасъ же принялся за дѣло, перерѣзалъ цыплятъ, ощипалъ, завернулъ въ бумагу и положилъ въ кулекъ, а Нарышкинъ между тѣмъ отсчиталъ ему рубль мѣдными деньгами,

— А развѣ, любезный, съ тебя рубль слѣдуетъ? Надобно два.

— А за что-жъ, голубчикъ?

— Какъ за что? За двѣ пары живыхъ цыплятъ. Вѣдь я тебѣ говорилъ, живые по рублю.

— Хорошо, душенька; но вѣдь я беру не живыхъ, такъ за что-жъ изволишь требовать съ меня лишнее?

— Да вѣдь они были живые?

— Да и тѣ, которыхъ ты продаешь по полтинѣ за пару, были также живые; ну, я и плачу тебѣ по твоей же цѣнѣ за битыхъ.

— Ахъ ты, колотырникъ! — завопилъ купецъ, взбѣсившись, — ахъ ты шишмонникъ эдакій! Давай по рублю, не то вотъ господинъ полицейскій разберетъ насъ!

— Что у васъ за шумъ? — спросилъ расхаживавшій тутъ же, для порядка, полицейскій.