Но чем объяснить, что император Александр составил в этом отношении столь резкое исключение во всей России? На примере Александра приходится убедиться в том, что Аракчеев умел возбуждать к себе, когда это ему хотелось, не только ненависть, но и любовь или, по крайней мере, доверчивую привязанность. Какими же способами?
Мы рассматривали до сих пор такие черты личности Аракчеева, которые могли лишь отталкивать всех от этого человека. Но не было ли еще других черт, которые он не раскрывал перед подвластными ему людьми, сберегая их для государя? Мы знаем моральный пассив Аракчеева. Каков же был его актив?
Прежде всего нужно заметить, что никто из писавших об Аракчееве не отказывает ему в уме и способностях. Эйлер в своих записках утверждает даже, что Аракчеев «обладал умом и способностями необыкновенно высокими, постигал тотчас самые отвлеченные предметы» и был «истинно великим государственным человеком»[538]
. Но Эйлер — один из ближайших сотрудников Аракчеева и его безусловный панегирист — в счет не идет. Однако и совершенно беспристрастный Брадке пишет следующее: «Аракчеев был несомненно человеком необыкновенных природных данных, дарований. Быстро охватывая предмет, он не был лишен глубины мышления, когда не увлекался предубеждениями.В математике и военных науках у него были обширные познания. История и литература промелькнули мимо него, оставив, однако, некоторый след. Но все теории государственного права он почитал бессмыслицей и искусно умел осаживать людей, которые толковали об этом заученными фразами»[539]
.Общее мнение знавших Аракчеева сводится к тому, что при крайней скудости образования он обладал природным умом, ясным и точным, тем счастливым здравым смыслом, который и полуневежественного человека ставит несравненно выше образованных бездарей. Мы можем об этом судить не только на основании отзывов мемуаристов, но и на основании прямых и непосредственных следов деятельности Аракчеева. В этом отношении в высшей степени любопытны обнародованные г. Середониным пометки Аракчеева на мемориях комитетов министров, подносимых государю, за то время, когда Аракчеев стал единственным докладчиком государя по делам этого учреждения. Эти пометки Аракчеева, с которыми всегда соглашался государь, несомненно обнаруживают в их авторе острый практический ум, способность сразу ориентироваться в деловых вопросах и намечать наиболее целесообразные выходы из осложнившихся положений. Сличая решения комитета министров с поправками, которые вносил в них Аракчеев, мы не можем не признать, что эти поправки вытекали из существа дела и большею частью свидетельствовали о более глубоком и зрелом взгляде на данные вопросы, нежели заключения Комитета министров. Еще любопытнее отметить, что эти поправки носили иногда печать заботливости о государственной пользе, о справедливости, о правилах гуманности! Это наблюдение может показаться столь неожиданным по отношению к Аракчееву, что я считаю нелишним подкрепить его здесь несколькими фактическими примерами. Рассматривая мемории Комитета министров, Аракчеев зорко следил за выгодами казны и старался предупреждать вредные для казенных интересов поползновения. Совету путей сообщения в 1820 году поведено было обревизовать работы по Московскому шоссе. Главное управление путей сообщения вошло в Комитет министров с представлением о том, что такое обревизование является излишним, так как главный директор уже сам неоднократно осматривал эту часть и в отчете за 1819 год доносил государю о состоянии работ на шоссе. Тогда, как и в наши дни, ведомства предпочитали настоящим ревизиям внутреннюю ведомственную отчетность. Комитет министров пошел навстречу этому домогательству и постановил представление главного управления принять к сведению, но Аракчеев надписал на это мемории комитета: «Не кроется ли тут умысел огромные издержки на шоссе оным самым покрыть», и государь положил резолюцию: «Замечание весьма основательное; можно объявить, что я на сие не согласен». Интересно отметить, что заботливость о казенной деньге в пометках Аракчеева нередко соединяется с отстаиванием принципов справедливости вопреки домогательствам богатых и сильных людей. Умер сенатор Мясоедов до срока окончания назначенной ему аренды. Министр юстиции возбудил ходатайство о том, чтобы выдача аренды была продолжена наследникам Мясоедова до истечения срока. Аракчеев пометил: «Если это московский Мясоедов, то, кажется, он богат», и государь на основании этой пометки потребовал, чтобы министр финансов лично доложил ему об этом деле.
Министр внутренних дел ходатайствовал о дозволении киевскому приказу общественного призрения выдать генерал-лейтенанту Златницкому сверх занятой им суммы еще такую же сумму.
Комитет министров постановил удовлетворить ходатайство, но Аракчеев пометил: «Кажется, богатому выдается много, а для бедного нечего будет выдавать». Нередко Аракчеев для проявления справедливости принимает сторону слабых и в таких случаях, где интересы фиска не были непосредственно затронуты.