Умственная даровитость Потемкина бросается в глаза и недаром она продолжала держать Екатерину под властью своего очарования, несмотря на разрыв их романтических отношений. Оплакивая кончину Потемкина, Екатерина в письме к Гримму высказала восхищение его смелым умом. И в самом деле, Потемкин был способен составлять смелые планы, в которых чувствовался широкий размах и порою светилась гуманная мысль. Но было бы чрезвычайным преувеличением приписывать этим планам значение открытия новых горизонтов в области государственной политики. Мы вовсе не находим в них проблесков творческого гения, ибо практическое здравомыслие, соединенное с гуманными побуждениями, вещь сама по себе очень почтенная, но еще не образующая гениальности. Военная реформа, проведенная Потемкиным, его либеральное отношение к вопросу о веротерпимости и отчасти к крепостному праву, делают честь просвещенности его взглядов, так же, как его старания по заселению Новороссии и поднятию ее культуры обличают в нем человека, умевшего понять очередные нужды развивавшегося государства. Но во всем этом не было ничего такого, что можно было бы подвести под понятие гениального откровения. При том же не следует преувеличивать самостоятельности идей Потемкина. Не зря Екатерина называла его «своим учеником». И как ни нуждалась Екатерина в советах и указаниях Потемкина, как ни высоко ценила она его сотрудничество, все же их переписка по государственным вопросам вовсе не рисует нам безраздельной подчиненности Екатерины руководительству Потемкина. Как раз наоборот: перевес духовной силы остается на стороне Екатерины, она держится вполне самостоятельно и нередко поступает по-своему. Иосиф II[157]
после поездки в Россию говорил: «Екатерина и Потемкин в политике совсем не то, что думают… У Потемкина мало сведений, и он очень ленив. Императрица любит обращаться с ним, как со своим учеником в политике, или, по крайней мере, так говорит о нем. Следовательно, это — человек, который вместо того, чтобы руководить другими, скорее сам нуждается в руководстве. Императрица любит говорить: «Он мой ученик, мне обязан всем своим пониманием дел».Широко распространено мнение, что наиболее пышный план Екатерины в области внешней политики — план изгнания турок из Европы и восстановления греческой империи с Константином Павловичем[158]
на ее престоле был внушен Екатерине Потемкиным и составлял одно из ярких проявлений смелых полетов его мысли. Факты не подтверждают этого мнения.Так называемый «греческий проект» был написан не Потемкиным, а Безбородкой[159]
. Мысли, легшие в его основу, высказывались еще Орловыми, до начала фавора Потемкина, и Потемкин относился к этим мечтаниям гораздо сдержаннее Екатерины. Самый вторичный разрыв с Турцией, вызвавший вторую турецкую войну, был предпринят помимо Потемкина и вопреки его намерениям, ибо он находил этот шаг еще преждевременным и полагал, что Россия к нему еще не подготовлена.Самой крупной заслугой Потемкина надлежит признать его преобразования по военной части. Здесь всего явственнее выступают светлые стороны его ума. Он, можно сказать, доблестно восстал против того нелепого и отяготительного маскарада, жертвою которого являлись тогда русские солдаты в угоду нелепому подражанию прусским образцам. Проведенная Потемкиным реформа военного обмундирования вызвала вздох облегчения во всей армии и сыграла не последнюю роль в той популярности, которою Потемкин пользовался среди солдат. «Завивать, пудриться, плести косы, — писал Потемкин в докладной записке, — солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет.
На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал и готов».
Простые мысли, самоочевидные истины! Но слишком хорошо известно, что именно таким-то простым истинам всего труднее пролегать себе путь сквозь терновник затхлых предубеждений, и требуется особенная сила и смелость ума для преодоления закоренелых предрассудков, стоящих поперек дороги здравого смысла. Благодаря Потемкину русский солдат получил удобную, свободную и благообразную форменную одежду. Эта перемена вызвала такое одобрение солдат, что появилась даже солдатская песня, посвященная ее восхвалению. Не меньшее значение придавал Потемкин заботам о смягчении наказаний, которым подвергали солдат. Он вел настойчивую борьбу с казарменными жестокостями. «Господам офицерам, — гласили его многочисленные приказы, — главным командирам внушить, чтобы с людьми обходились со всевозможной умеренностью, старались бы о их выгодах, в наказаниях не преступали бы положенного, были бы с ними так, как я, ибо я их люблю, как детей».