Исторические сочинения

В этом послании, которое скорее выплакано мною, нежели продекламировано, хоть и дурным стилем, но с благой целью, я вовсе не смотрю свысока и с презрением на всех людей, как может показаться, а лишь слезно оплакиваю общий упадок добродетели и умножение зла. Соболезную бедам и горестям моей родины и взываю к радости исцеления — не столько от тех опасностей, коим подвергаются храбрые воины посреди грозной битвы, сколько от тех, что вызваны праздностью. Признаюсь, что с бесконечной печалью сердца хранил молчание последние десять лет или даже большее время[1547], чему свидетель Господь, знающий всю истину. От написания хотя бы предварительного сочинения[1548] меня удерживало сохранившееся доныне сознание моей неопытности и слабости моих сил.

Я читал, что дивный судия не вошел в землю обетованную из-за сомнения в едином слове[1549]; что сыновья священника, принесшие чуждый огонь на алтарь, умерли мгновенной смертью[1550]; что народ в числе шестисот тысяч был любим Богом[1551], который открыл им путь по дну Красного моря, и дал в пищу хлеб с неба, и иссек для них воду из скалы, и сделал их войско невидимым простым поднятием рук[1552]; но когда этот народ кроме двух верных[1553] преступил заповеди Божьи, все они погибли от зверей, меча и огня в отдаленных частях Аравии. Когда же они пришли к неведомым вратам, то есть к Иордану, и низвергли стены вражеского города одним трубным звуком по велению Бога[1554], читал я, что похитившие заклятую одежду и малое количество золота все были повержены[1555], и что погибли те, кто нарушил соглашение с гаваонитянами, хоть оно и было заключено обманом[1556]; и что грехи людские обличались гневными речениями святых пророков и особенно Иеремии, который оплакал разрушение его города в четырех алфавитных песнях[1557].

Даже до нашего времени доносится его плач: «Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! он стал, как вдова; великий над народами, князь над областями сделался данником»[1558]. Ныне это относится к церкви. «Как потускло золото, изменилось золото наилучшее!»[1559] — это относится к дивному Божьему слову. «Сыны Сиона, — то есть святая матерь-церковь, — драгоценные, равноценные чистейшему золоту жмутся к навозу»[1560]. Что было невыносимо для святого, невыносимо и для меня во всей моей малости; высока его печаль, когда он оплакивает тех же знатных мужей, живших в довольстве, говоря: «Назореи были в ней чище снега, краше коралла древнего, прекраснее сапфира»[1561]. В этих и многих других изречениях из Ветхого Завета увидел я отражение нашей жизни, а после обратился к Новому Завету и прочел там то, что прояснило прежде бывшее для меня темным, поскольку тьма рассеялась, а правда воссияла ярче.

Прочел я слова Господа: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева»[1562]. С другой стороны: «Но сыны царства извержены будут во тьму внешнюю; там будут плач и скрежет зубов»[1563]. И еще: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам»[1564]. Также: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры»[1565]. Слышу я: «Многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном»[1566], но с другой стороны: «И тогда объявлю вам: отойдите от меня, делающие беззаконие»[1567]. Читаю я: «Блаженны неплодные и сосцы непитавшие»[1568], и напротив: «Готовые вошли с ним на брачный пир, а после пришли и прочие девы и сказали: “Господи! Господи! отвори нам”, но им был ответ: “Не знаю вас”»[1569]. Слышу я: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет, а кто не будет веровать осужден будет»[1570]. Читал я в апостольском слове, что ветвь дикой маслины может привиться на доброе масличное древо, но отломится от корня тучности[1571], если не будет бояться, а будет гордиться[1572]. Знаю милость Божью, но страшусь и Его суда; славлю благодать Его, но трепещу воздаяния, которое полагается каждому по делам его. Даже овцы в одной овчарне не похожи одна на другую; так и Петра заслуженно назову я благословеннейшим за его открытое исповедание Христа, а Иуду злополучнейшим за его любостяжание; Стефана назову славным за его венец мученичества, а Николая, напротив, убогим, поскольку нес он знак еретической скверны[1573].