Истории будущего

Естественное время отражает ритмы смены дня и ночи, сезонов дождей и засухи, движения Солнца, звезд и планет. Эти ритмы, скажем, циркадные ритмы дня и ночи, определяют жизнедеятельность всех живых организмов. В повседневной жизни выделяются повторяющиеся факторы естественного времени, переход от дня к ночи, от лета к зиме, от прилива к отливу. Лишь в последние столетия мы научились отслеживать более длинные и линейные ритмы естественного времени на протяжении тысяч или миллионов лет, будь то долговременное изменение климата или тектонические движения континентов и океанов. На протяжении же большей части человеческой истории естественное время словно состояло из бесконечных повторяющихся циклов, подобных циклам мирского времени Элиаде.

Психологическое время переменчиво. Оно следует ритмам нашего тела, приливам и отливам гормонов, дыханию, биению сердец, чувству голода и насыщения, бодрствованию и сну, возбуждению и скуке, ужасу и довольству. В этих ритмах преобладает непосредственное переживание. Они могут пульсировать метрономически, как сердца, могут мгновенно изменяться, когда мы паникуем, могут ускоряться и замедляться. Когда нам скучно, время ползет. (Вы можете самостоятельно проверить это утверждение, заставив себя глядеть на секундную стрелку часов на протяжении пяти минут.) По мере старения организма время ускоряется, и кажется, что день рождения и срок уплаты налогов с каждым годом наступают все быстрее. Причина, возможно, в том, что наша продолжительность жизни – критерий, по которому мы измеряем наш внутренний опыт общего времени. Для годовалого ребенка один год – все время на свете, тогда как для долгожителя это сотая часть времени. Мы обладаем некоторой властью над психологическим временем. Опьянение, медленные танцы, транс, волнение и неподвижность изменяют его воздействие. Медитация способна порождать чувство, будто ощущение времени исчезает. Современная литература улавливает изменчивые ритмы психологического времени во внутреннем мире, свидетельством чему служат тексты Джеймса Джойса, Вирджинии Вулф и Марселя Пруста [56].

Социальное время строится из ритмов, созданных другими людьми, и этим ритмам мы должны соответствовать в своем поведении. Оно имеется у всех социальных существ. Но для людей оно постепенно становится все более могущественным, поскольку былые независимые сообщества мало-помалу оказываются в тисках и шестернях, что приводят в действие все более и более крупные сети обмена. Сегодня социальное время регулярно превосходит ощущения естественного или психологического времени. Вылет из Сиднея и прибытие в Лондон в 8 утра (я делал это несколько раз): тело твердит, что пора ложиться спать, но плотный график встреч подсказывает, что день только начинается, и придется, по всей видимости, мириться с этими происками социального времени. В «многослойных» образованиях сегодняшнего мира нужно совмещать собственные поступки с деятельностью миллионов других людей. Призыв к молитве, срок уплаты налогов, школьные звонки и календари – все перечисленное помогает прививать индивидууму чувство социального времени. Наше чувство этого времени обусловлено разговорами и расписаниями, ритуалами и графиками, а также многочисленными социальными и юридическими обязательствами.

В своей новаторской работе об изменении восприятия времени социолог Норберт Элиас утверждает, что увеличение размерности человеческих сетей обмена стало основным фактором, формирующим современное чувство времени, поскольку с ним возросла сила социального времени. Крупные сети запирают вас в ритмических «решетках», составляемых миллионами других людей. По мере укрупнения этих «решеток» начинают четче разделяться прошлое и будущее. «Цепочки взаимозависимости в догосударственных обществах были сравнительно короткими, а опыт постижения их членами прошлого и будущего был, в отличие от опыта настоящего, менее развитым. В опыте людей непосредственное настоящее – то, что имеется здесь и сейчас, – воспринимается острее и насущнее как прошлого, так и будущего… С другой стороны, в более поздних обществах прошлое, настоящее и будущее различаются уже четче. Потребность и способность предвидеть, то есть высказывать соображения относительно отдаленного будущего, все сильнее и сильнее влияют на всякие действия, предпринимаемые здесь и сейчас»¹⁶⁵.

Социолог Эмиль Дюркгейм первым обратил внимание ученых на тот факт, что общество во многом определяет наше ощущение времени¹⁶⁶. Подобно Канту, он рассматривал наше чувство времени не как свойство мироздания, а как своего рода проекцию. Но для Дюркгейма проекция носит скорее коллективный, чем индивидуальный характер, она скорее социальная, чем психологическая. Ее прививают нам ритмы сообществ, в которых мы вырастаем, и сегодня она нередко подавляет в нас ритмы природы и нашей психики¹⁶⁷.

Спекулятивная модель мышления о будущем на заре человечества