Истории будущего

В древних сообществах охотников-собирателей люди, насколько можно судить, благополучно уживались со многими различными ритмами жизни окружающего мира, ритмами сна и тела, собирательства и охоты, солнца, луны и приливов, миграций животных и общественных ритуалов. Эта картина радикально отличается от сегодняшнего мира, в котором единое время «по часам» создает единую сетку для большинства окружающих нас ритмов.

В-третьих, можно допустить по многочисленным намекам, что люди той поры, обитая, как и все мы, в потоке времени А-серии, воображали время как нечто принципиально стабильное, скорее похожее на время В-серии. За переменами повседневной жизни и личного опыта скрывался стабильный, по большей части неизменный парменидовский мир. Вот почему, возможно, многие малые сообщества не проявляли особого интереса к детализированным историческим описаниям. Исследователь устных культур Линн Келли так характеризует понятие времени среди йолунгу из австралийского Арнемленда: «Время не хронологично. Мифологические события рассматриваются как происходящие в далеком прошлом и как часть непрерывного настоящего»¹⁷⁶.

Антропологические данные говорят о том, что прошлое не воображалось единой временной шкалой, уходящей все дальше и дальше от настоящего. Нет, оно довольно быстро растворялось в туманной изначальной эпохе «сновидений» [58], если воспользоваться метафорой, часто употребляемой при описании верований коренных австралийцев. Слово «сновидения» отсылает к терминологии племени аррернте (аранда. – Ред.), проживающего недалеко от Алис-Спрингс. Но перевод вводит в заблуждение. По замечанию антрополога Рослин Хейнс, это слово в своем первоначальном значении относится к «вездесущей реальности, измерению более реальному и фундаментальному, чем физический мир, темпоральный и случайный»¹⁷⁷. Австралийский антрополог У. Э. Стэннер [59] описывает эту реальность как «всегда-когда». Слово аррернте также можно перевести как «закон», как обозначение того порядка, в котором все было, есть и всегда будет. Тогда обнаруживается сходство с идеей дхармы [60], основополагающей для многих индийских учений. Историк Энн Макграт пишет: «Во многих языках аборигенов есть выражение, передающее понятие о том, что было давным-давно, и эта эпоха совпадает со временем сновидений, эпохой творения, которая на самом деле вовсе не дискретна, которая представляет собой непрерывный процесс»¹⁷⁸. Прошлое воспринимается не столько как континуум, сколько как запас знаний и истин для настоящего.

В парменидовской вселенной прошлое и будущее теряют свою отчетливость и значимость. Важно настоящее. В австралийской традиции действительно нужно знать, где вы были, а не когда вы были¹⁷⁹. Что такое ваша страна? Предметы, привязанности, истории и знания исходят из мест, а не из времени. В таком мире карты важнее временных рамок. Джек Гуди пишет: «В бесписьменных культурах идеи и отношения к прошлому отражают, как правило, текущие заботы о настоящем. В какой-то степени это происходит во всех обществах, особенно когда мы полагаемся на память. Но там, где передача культуры полностью зависит от устного общения… прошлое неизбежно поглощается настоящим… До (отчасти и после) повсеместного использования письменности прошлое – это обратная проекция настоящего, восходящая прямиком к мифической эпохе, когда возникли само человечество и его нынешний образ жизни»¹⁸⁰.

Толика такого парменидовского восприятия времени сохранилась и в письменных культурах, подтверждением чему выступают прекрасные строки Екклесиаста:

«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после» [61].

В парменидовской вселенной будущее не должно казаться таинственным или угрожающим, ибо мало что меняется под рябью поверхностных перемен. Быть может, вот причина недоумения антропологов конца двадцатого столетия, которые гадают, почему современные охотники-собиратели как будто совсем не беспокоятся о будущем. Новое поколение антропологов доказало, что лень или безответственность, которые виделись в таком поведении их предшественникам, проистекают из восприятия мира как известного и привычного. В будущем все окажется так же, как было в прошлом¹⁸¹. Жители пустыни Калахари спрашивали антрополога Ричарда Ли: «Зачем нам что-то сажать, когда в мире столько орехов монгонго?»¹⁸²