Истории будущего

Наша спекулятивная реконструкция взглядов той эпохи на время и будущее сосредоточится далее на четырех основных признаках. 1) В малых сообществах поддерживались личные связи, так что будущее тоже было личным. 2) Наши предки считали свой мир, в котором они жили, особым местом, законы которого требовалось уважать. Ни одно современное общество охотников-собирателей не привержено высокомерному нынешнему пониманию будущего как царства, которым можно манипулировать для удовлетворения человеческих потребностей. 3) Вполне возможно, что большинство людей той поры воспринимали мироздание как фундаментально стабильное, несмотря на отдельные поверхностные изменения. Разумеется, что-то менялось, иногда катастрофически, но в большинстве своем перемены оставались личными и циклическими, а за ними скрывался парменидовский [57] мир прочного постоянства, в котором от будущего ожидалось близкое сходство с прошлым. 4) Наши предки преимущественно населяли мир духами, существами и силами, способными определять как настоящее, так и будущее. С ними следовало договариваться или сражаться, как со всякими целеустремленными существами, и эти отношения во многом сказывались на мышлении о будущем и планировании будущего.

Во-первых, в малых сообществах имело значение будущее людей, животных и растений вокруг места проживания. Были важны местная погода, успех охоты на тюленей, урожай батата или иных клубней, отношения с соседями, здоровье и болезни, обилие животных и съедобных растений, жизненные циклы всего, что обитало вокруг. Будущее было личным, в отличие от глобального будущего, которое мы обсудим в главе 8.

Во-вторых, ограниченные технологии той эпохи служили залогом жизни в мире и вместе с миром, заодно с ним, а не залогом господства над ним или потребности в его преобразовании. Все современные общества охотников-собирателей, по-видимому, склонны верить в наличие неких универсальных экологических и моральных законов, которые требуют от людей защищать природу и заботиться о земле. Люди могли воздействовать на состав местных растений и животных, выжигая лесистые участки или уничтожая некоторые виды животных путем чрезмерно активной охоты. В самом деле, большинство ландшафтов той эпохи в значительной степени сформировалось благодаря деятельности человека. Но пределы этой деятельности были хорошо известны, и нам известно множество историй о наказаниях за пренебрежение или неуважение к «закону». Было глупо пренебрегать обрядами, поддерживающими жизнь, – столь же глупо, как убивать детенышей самой распространенной добычи или бездумно выжигать лес. В начале 1950-х годов Элизабет Маршалл Томас на некоторое время поселилась у бушменов в пустыне Калахари, промышлявших охотой и собирательством. В отличие от большинства аграрных народностей, эти бушмены почти не интересовались попытками манипулировать окружающим миром и не пытались его подчинить: «Эти люди не навязывают свою волю миру природы. Например, они не желали вызывать дождь, повышать плодородие животных или заставлять растения цвести обильнее. За исключением редких поджогов сухой травы, чтобы новая, зеленая, росла быстрее, они не стремились что-либо изменить»¹⁷². В мифологиях охотников и собирателей не найти аналога широко распространенному современному мнению, будто люди отделены от мира природы, которым повелевают¹⁷³. Вместо того люди считаются частью мира, а все дела подгоняются под ритмы естественного и психологического времени; никто не навязывает собственные ритмы окружающему миру.

Социальное время, конечно, тоже имело значение и порой могло брать верх над ритмами естественного и психологического времени. Все сообщества, полагаю, использовали астрономические данные и сезонные изменения для создания календарей, в которых отмечались даты социальных мероприятий и ритуалов. По словам американского археолога Александра Маршака, предметы возрастом тридцать тысяч лет могут быть ранними формами календарей¹⁷⁴. Но социальные ритмы никогда не доминировали над ощущением времени в той степени, которая характерна для наших дней. Вот описание Ричардом Ли ритмов повседневной жизни в сообществах, которые он изучал в Калахари в 1960-х годах.

«Женщина собирает за день достаточно еды, чтобы прокормить свою семью на три дня вперед, а остальное время проводит, отдыхая в поселении, вышивая, навещая другие поселения или развлекая гостей оттуда. Каждый день домашние дела – приготовление пищи, раскалывание орехов, сбор дров и воды – занимают от одного до трех часов ее времени… Как правило, охотники трудятся больше женщин, но расписание у них нерегулярное. Нет ничего необычного в том, что человек неделю жадно охотится, а затем две или три недели подряд откровенно бездельничает. Поскольку охота – занятие непредсказуемое и подвластное магическому воздействию, охотники порой сталкиваются с периодом неудач и тогда перестают охотиться на месяц или дольше. В эти периоды походы в гости, развлечения и особенно пляски становятся для мужчин основными занятиями»¹⁷⁵.