Вираф был моим лучшим другом. Мы вместе учились кататься на велосипеде, взяв напрокат в «Сесил Сайклс» в Тар Галли замысловатую конструкцию с погнутыми колесами и залатанными шинами (пятьдесят пайс в час). Папа водил нас тренироваться на пляж Чаупатти, где вдоль побережья проложены широкие мостовые. Рано утром они были пустынны – бездомные предпочитали узкие боковые улочки, – если не считать голубей, которые собирались в стайки, ожидая человека, который всегда появлялся, когда на улицах просыпалась жизнь, и кормил их. Мы учились кататься по очереди, а папа бежал сзади и держал седло, чтобы мы не теряли равновесия. Еще он научил нас играть в крикет. Мама рассердилась, когда он принес в дом биту и мяч, и спросила, откуда у него взялись деньги. Сам он в школьной команде был боулером[119], и он научил нас, как делать лег-брейк и офф-брейк[120]. Он рассказал нам о легендарном Джасу Пателе, который родился с дефектом кисти руки, что оказалось идеальным для спин-боулинга[121], и как Джасу овладел искусством потрясающего кручения мяча, чего впоследствии боялись все великие мировые игроки с битой.
Теперь каждое воскресное утро мальчишки Фирозша-Баг играли в крикет. У нас был даже почти полный набор аксессуаров для крикета – один на всех. Не хватало только пары верхних перекладин и перчатки для ловли мяча. Тех, кто хотел играть, папа брал с собой на
После этого дня мы больше не играли в крикет на
Я снова помахал Вирафу и подал наш с ним условный сигнал: «УУ-ууу-УУ-ууу», в манере йодль. Он помахал в ответ, потом взял чемоданчик доктора и пошел вместе с ним в корпус «А». Его вежливое поведение заставило меня улыбнуться. Ох уж этот Вираф! Хитрый парень, всегда знает, что делать, чтобы понравиться взрослым, и его с удовольствием принимали во всех домах Фирозша-Баг. Скоро он выйдет.
Я прождал не меньше получаса. Похрустел всеми костяшками пальцев, даже больших. Потом пошел на другой конец площадки, посидел несколько минут на ступеньках, но, устав ждать, поднялся по лестнице, чтобы понять, почему Вираф так обхаживал доктора.
Но доктор Сидхва как раз спускался вниз со своим черным чемоданчиком.
– Сахиб-джи, доктор, – сказал я, и он мне улыбнулся. А я побежал на четвертый этаж. Вираф стоял на балконе рядом со своей квартирой.
– Что это за
Ничего не ответив, Вираф отвернулся. Он казался расстроенным, но я не стал спрашивать, в чем дело. Сочувственные слова мне никогда не давались. Я снова заговорил в том легком и веселом стиле, который мы все старались довести до совершенства, – правую руку уперев в бок и чуть-чуть наклонив голову.
– Ну, так как,
Он пожал плечами, но я настаивал:
– Утро почти прошло, старик, не надо быть нытиком.
– Отвали, – сказал он, но голос у него дрожал. Глаза покраснели, и он тер их, как будто туда что-то попало. Я немного постоял молча, глядя с балкона вниз. Этот балкон на четвертом этаже был моим любимым местом. Оттуда можно было видеть дорогу за нашим кварталом, а иногда в солнечный день даже уголок пляжа Чаупатти и сверкающие на солнце волны. С моей веранды на первом этаже видна была только черная каменная стена.
Из квартиры доносились приглушенные голоса, дверь была открыта. Я заглянул в столовую, где несколько соседок из корпуса «А» окружили маму Вирафа.
– Может, сыграем в «Лудо» или в «Змеи и лестницы»? – предложил я и подумал: «Если он снова пожмет плечами, уйду».
Что я мог еще сделать?
– Хорошо, – ответил он, – только тихо. Если мама увидит, она нас выгонит.
Никто не заметил, как мы на цыпочках пробрались внутрь, все взрослые увлеченно что-то обсуждали.