«Иметь честолюбие, дружочек мой, дано не каждому. Спросите женщин, каких мужчин они предпочитают, – честолюбцев. У честолюбцев хребет крепче, кровь богаче железом, сердце горячее, чем у других мужчин».
Спрашивать, «каких мужчин они предпочитают», юному честолюбцу Володе Мазья было некого. Школа была мужская, в математическом кружке ни одна из представительниц прекрасного пола мне не нравилась, а вне его, в восьмом классе, знакомых среди девочек у меня не было совсем.
Однако, у Фимки Б. имелись родственницы нашего возраста, которые приглашали его к себе домой на вечеринки с танцами. Я ему страшно завидовал, тем более, что он регулярно расписывал мне, как там было весело. Надо признать, что Фимка в переходном возрасте уже не был толстяком, а превратился в симпатичного, хорошо сложенного парня. Я же казался себе худым и угловатым. Разглядывая свои фото того времени, не вижу в своей внешности ничего отталкивающего, но тогда я себе положительно не нравился. Однажды, преодолев самолюбие, я спросил у Фимки, почему бы ему не взять меня с собой.
И тут он вылил на меня ушат холодной воды, объяснив, что не каждый способен нравиться девочкам. Он, в частности, – да, а я – нет. В раздражении мой лучший друг добавил, что ему вообще надоело всегда быть вторым рядом со мной. Мы тогда страшно поссорились и полгода не разговаривали, хотя по-прежнему сидели за одной партой, затем помирились, но прежней дружбы не было.
В девятом классе и у меня появилась смешанная компания, а с ней влюбленность, катание на коньках на Кировских островах, прогулки по зимнему Летнему саду и, самое главное, танцы. Обойдусь без детализации, но похвастаюсь, что именно тогда я научился танцевать вальс, фокстрот и танго – на любительском уровне, но прилично, чем, хотя и к сожалению, редко пользуюсь по сей день.
Может, стоит пояснить, что в последние сороковые и первые пятидесятые годы джаз, фокстрот и танго официально считались явлениями, чуждыми советской молодежи. Достойными пионеров и комсомольцев парными танцами считались так называемые «бальные»: па-де-патинер, па д’эспань, па де грас, русский лирический, вальс, и некоторые другие. Но когда я заканчивал школу, фокстрот (официальное наименование: быстрый танец) и танго (медленный танец) были как бы восстановлены в правах и вместе с вальсом монополизировали танцплощадки. В рамках борьбы со стилягами законодатели культуры тогда и позднее сражались с буги-вуги, твистом, шейком и рок-н-роллом, но эти танцы, увы, прошли мимо меня.
Фазовый переход
После десятого класса, на собеседовании для золотых медалистов, куда я принес свои олимпиадные грамоты, разговаривал со мной профессор Д. К. Фаддеев[45]
(Выдающийся математик, как я узнал позднее). Он поинтересовался, известно ли мне что-нибудь из высшей математики, а когда я ответил, что знаком с началами матанализа, предложил продифференцировать какую-то функцию и тепло поздравил с поступлением.Вот тогда в 1955 году и закончилось мое отрочество, и началась юность.
Первый курс
Вся моя студенческая жизнь прошла на десятой линии Василиевского острова в здании старого матмеха. Я был зачислен в пятнадцатую группу, где сразу и навсегда установилась дружеская атмосфера: помогали друг другу, если требовалось, устраивали групповые вечеринки по случаю праздников, готовились вместе к экзаменам.
Вечером 15 октября 1955 года во время большого наводнения, когда вода на Неве поднялась почти на три метра, транспорт, соединяющий Васильевский остров с другими районами, не работал. Я, как и многие, оставался на факультете. Стемнело, вода все прибывала, и когда возникла опасность для находившихся в подвале книг факультетской библиотеки, бывшей библиотеки Бестужевских курсов[46]
, мы выстроились длинной цепью и какое-то время переправляли тома наверх, передавая их из рук в руки. Все испытывали ощущение студенческого братства, важности общей работы и гордость от принадлежности к матмеху.Мы не сомневались, что поступили на лучший факультет Университета, и с энтузиазмом распевали свой гимн «Мы – соль земли, мы – украшенье мира, мы – полубоги. Это – постулат…», в котором, в частности, утверждается, что «физики, младшие братья, с восторгом нам славу поют». Вообще, песен на матмехе пели много – на собраниях, вечерах и в небольших компаниях. Некоторые я не забыл и по сей день: «Раскинулось море по модулю пять…», «Сквозь окна спящие луна льет синий свет…», «Служил на заводе Сергей-пролетарий…» и другие.
Ну и, разумеется, лекции! На матмехе в те годы они читались только по памяти. Лектор никогда не заглядывал в шпаргалку. Шедевром был курс анализа, прочитанный профессором И. П. Натансоном[47]
. Он говорил ясно, фактически диктовал. В его лекциях было все, что требовалось, и не более того. Опоздавшим Натансон входить в аудиторию не разрешал категорически. Между прочим, он обладал талантом помнить фамилии всех своих слушателей, что производило на нас сильное впечатление.