Истории молодого математика

В следующем учебном году на студенческом конкурсе обошлось без «скандала». – Я уже не оказался единственным участником. Учредители нового конкурса учли прошлогодний опыт и разрешили представить не более одиннадцати задач. Хотя и без прошлогоднего энтузиазма, я работал над задачами, и подал решения в точности одиннадцати. По социалистическому принципу уравниловки тогда отметили всех, кто участвовал, а занятые места не уточняли.

Мои тетрадки с решениями задач студенческого конкурса 1955–1956 гг.

И, наконец, скажу пару слов о понравившемся Ильдару усилении оценки корней. Я сделал его темой своей курсовой по анализу во втором семестре и получил оценку «четыре». «А за что четверка? – спросил я у ассистентки Галины Петровны Сафроновой, которая вела у нас практику, – Ведь я же сам эту оценку придумал». «Вот потому и четверка», – раздраженно ответила она. – Все предложенные ею темы курсовых были реферативными. Не каждый преподаватель, как видите, поощрял самодеятельность!

«Мы жизнь свою ведем в мажоре!» [54]

Были ли у меня в то время друзья вне матмеха? Ответ: были и, к счастью, остались. Замечательные друзья!

Заканчивая школу, я сблизился с Гришей Гамером, учившемся в параллельном классе, а через него, уже после первого курса, с нашими одногодками Леней Друзем, Виталием Гутиным и Сашей Штутиным.

Ленька приходится Гришке двоюродным братом, а Витька и Сашка учились с Ленькой в одном и том же классе не нашей с Гришкой школы. Называю их фамильярно, потому что они не возражают, а я привык за полвека. Витька, Гришка и Ленька учились на трех факультетах Политехнического института, а Сашка – в Корабелке.

Еще до моего знакомства с ними ребята издавали иллюстрированный журнал «Вопль», из которого мне кое-что запомнилось. Вот, например, извлеченный оттуда образец поэзии Александра Штутина:

Басня

Ко Льву Свинья пришла

И говорит: «Послушай,
Возьми меня, дружок,
И скушай!

Свинину я не ем, —

Ответил Лев, —
Я набожен.
Поди-ка, дура, в хлев».

…………

Читатель, много еще тех,

Кому в хлеву пожить не грех.

А вот еще, тоже штутинское: «Моряк вел девушку под руку. Она отвечала ему тем же» или начало его стихотворения: «Я помню муки родовые, когда меня рожала мать!».

Но фундаментальным литературным произведением, родившимся из лона той еврейской компании, была и остается стихотворная пьеса Виталия Гутина и Леонида Друзя «Любишь меня – люби мою собаку»[55], описывать которую здесь не берусь из-за недостатка способностей. Однако, оборвать таким, явно не удовлетворительным, образом рассказ о бессмертной пьесе никак нельзя, и мы еще вернемся к ней, но в несколько неожиданном ракурсе, чуть позже.

А сейчас публикую без разрешения Гутина его экспромт, сочиненный в моем присутствии 15-го апреля 1984 г.

Посвящается академику

Математики W. Masja[56]

и его beautiful супруге Тане

То ли люди, то ли зяблики

На веселом на кораблике —
Не летят и не плывут,
А сидят и водку пьют!

Волны бьются, ветер стонет, —

А кораблик – нет, не тонет.
Потому что водка – ой!
Легче всей воды морской!

Когда мы встречались, дуэт Гутина и Штутина становился неиссякаемым фонтаном хохм. Сравниться с ними мы, трое остальных, шансов не имели и только надрывали животики. Оба, и Витька и Сашка, прекрасно пели, а Сашка, с сигаретой в зубах, еще и наигрывал на пианино, изображая тапера. На старой пленке сохранилось несколько немых кинокомедий с субтитрами, снятых ими. А в одной из них, под названием «Красная повязка», играю и я, двадцатичетырехлетний. С тех пор, кажется, почти не изменился. Как был лысым, так и остался, по-прежнему две руки, две ноги. Ну, разве что потолще стал.

Загадочное удостоверение

Передо мной темноголубая дерматиновая обложка размером 6.5 на 9, с продавленной, некогда бронзовой, а сейчас грязно-желтой, надписью: УДОСТОВЕРЕНИЕ. На ее внутренней стороне наклеена белая бумажная полоса, а на ней, слева, моя фотокарточка паспортного формата, лет двадцати отроду. Описывать ее не берусь, – не Лев Толстой, но я себе нравлюсь: интеллигентный молодой человек в больших очках с едва заметным намеком на улыбку в уголках мягко очерченных губ и грустным взглядом. А ведь в то время это фото ничего, кроме отвращения, у меня не вызывало, и особенно постыдной казалась уже отлично развитая лысина. Я и профессором-то хотел стать поскорее, чтобы сделать ее легитимной.

Преодолевая приступ нарциссизма, перевожу взгляд на содержательную часть удостоверения: