Читаем Истории молодого математика полностью

– Кто же это? И вдруг дошло: только один человек меня так называл, когда я был уже взрослым. Ну, конечно, это Вовка Мазья, математик, большой трепач, любитель пофилософствовать, иногда делавший это по-английски, хотя и не слишком успешно, но важен энтузиазм, который был ему присущ в высокой степени. Помню, как однажды, когда мне было лет пятнадцать, я после долгих колебаний решил прочитать ему мои стихи. Он сидел на диване, а я встал, думая, что читать стихи нужно стоя, и начал душить его своим творчеством. Прочел штук десять, не меньше, и вдруг вижу, что Вовка давится от смеха.

– Что, тебе смешно? – спросил я хрипло.

– И ты это написал?

– Да, а что?

– Ты написал “пускай ликует кровь”?

– Ну и что?

– А то, что кровь не ликует.

И он искренне расхохотался.

Я захлопнул тетрадку и больше ничего не читал. Вдобавок, я и не писал больше (стихов, я имею в виду, не прозу[38]). И может показаться невероятным, но я на своего первого литературного критика не обиделся. Почувствовал: он не мог кривить душой, а это ведь дело редкое, как я понимал уже тогда. Наверное, в нем был какой-то блок против вранья.

Вот видишь какую-то мазню, и художник спрашивает: “Ну как?” (иногда с дрожью в голосе). Хотелось бы сказать: “Дрянь!”, но не могу, хотя хвалить тоже не получается. И что же? С годами научился полезному слову: “интересно”. Скажешь это гладкое словечко художнику, и он доволен, и все довольны, и даже я сам. А вот Вова Мазья, что говорит в таких случаях? Он (с женой) написал толстую книгу о гениальном французском математике, где они восхищаются всем, что сделал этот человек[39]. И здесь видишь, что восхищение искреннее.

Однажды, еще в Ленинграде, я зашел к Вовке домой (по-моему, это была коммуналка) и увидел математика в работе. Вокруг лежали книги, кажется, даже на полу, разбросанные бумажки и тетради, исписанные формулами. Домашних компьютеров тогда не было (даже в Америке), но и пишущей машинки у него я не увидел, хотя, может, и стояла где-нибудь[40].


А. Алексеев читает стихотворение (не свое)


И я понял, что попал в забой шахтера или хижину каменотеса. Был 1975 год. Тогда я как раз собрался в Америку. Я думал, а он бы поехал? И в той комнате мне стало ясно: каменотесу не до Америки, ему нужен стол, бумага и ручка, а где, наверное, не важно. И я решил: не поедет. Но был не прав. Он поехал, хотя и позже, чем я. Что его заставило? Нас, эмигрантов, так часто спрашивают, почему мы уехали из России, что хочется плюнуть. И я его не спрашивал… Но интересно, почему он уехал из России? У него идеальный математический ум, а значит, имеются и формулы для своих мотивов.»

«Суета сует и всяческая суета»[41]

Еще в восьмом классе мне стало ясно, что непоступление на матмех станет для меня катастрофой, и я решил, во что бы то ни стало, избежать ее. Получить золотую медаль было необходимо, и, хотя школа с каждым годом надоедала все сильнее, приходилось держаться отличником. Впрочем, даже золотая медаль не давала гарантии, и, чтобы сделать свое положение неуязвимым, я задался целью ежегодно побеждать на городской математической олимпиаде. По ночам меня преследовали кошмары, в которых я представлял себе, что чего-нибудь не решу.


Стр. 110–111. Победительские грамоты городской олимпиады по математике за восьмой, девятый и десятый классы


В конце концов, страхи оказались напрасными: золотую медаль, а также три победительские грамоты по математике я заработал и даже добавил к ним три – по физике[42]. Таким образом, после десятого класса моя амбициозная программа была перевыполнена.

Впрочем, сейчас я думаю, что именно в год моего поступления, 1955-й, судя по количеству принятых на матмех евреев, сколько-нибудь серьезной дискриминации не было, и я мог обойтись без столь грандиозных планов. Но кто мог предсказать заранее? И много ли было таких спокойных лет впоследствии? А если кто-нибудь и мог предсказать отсутствие дискриминации, это бы для меня едва ли многое изменило.



В заключение скажу несколько слов о неприятной для меня черте собственного характера, которая проявилась уже в школьные годы. В момент получения грамоты, медали, звания, премии и т. п. я не умею чувствовать себя счастливым и, более того, не испытываю никакого удовольствия. Жду, чтобы тягостная процедура побыстрее закончилась, а слабую положительную эмоцию вызывает лишь избавление от страха провала. Знаю, что есть люди, умеющие наслаждаться достигнутым, но у меня это почему-то не получается.

«Без женщин жить нельзя на свете, нет!»[43]

Зная, что избавиться от нищеты и занять место под солнцем мне не поможет никто, я уже в пятнадцать лет повторял про себя: «Пробьюсь! Пробьюсь! Пробьюсь!» и примерял на себя слова, сказаные Растиньяку Вотреном[44]:

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное