Истории молодого математика

Университет Миннесоты

Технологический институт

Математическое отделение,

Миннесота 55455

сентябрь 8, 1967

Профессору К. Я. Кондратьеву,

ректору Ленинградского Государственного университета,

Ленинград, СССР

Дорогой профессор Кондратьев, это письмо имеет целью просить Вас разрешить профессору математического института ЛГУ Мазья В. Г. посетить математическое отделение университета Миннесоты в течение зимнего квартала 1969 года, приблизительно с 1 января до 15 марта 1969 года.

Мы предполагаем платить профессору Мазья зарплату в размере 4000 долларов за этот период, что включит его дорожные расходы. Мы ожидаем, что профессор Мазья прочтет один курс и примет участие в нашем семинаре по дифференциальным уравнениям с частными производными.

Многие мои коллеги, включая профессоров Серрина, Ниче, Литтмана, Мейерса, Файфа, Дженкинса, Фейбса, Ривейра, а также я сам, глубоко заинтересованы в изучении дифференциальных уравнений с частными производными и вариационного исчисления. Поэтому я полагаю, что визит профессора Мазья может быть очень полезен для нас и для него и, следовательно, как для Вашего, так и для нашего университетов.

Поэтому я буду очень признателен за положительный ответ на эту просьбу о разрешении визита профессора Мазья. Если не вполне в Вашей власти сделать возможным визит профессора Мазья, я был бы очень признателен, если бы Вы сообщили мне, какие другие письма или документы необходимы.

С уважением,

Ваш Ганс Веинбергер, глава математического отделения

Теперь я ждал реакции ректора. Время шло, но ничего не происходило. Вейнбергер прислал мне еще одно письмо, где сообщил, что Кондратьев[166] ему не ответил. «Полагаю, он все еще ректор[167]», – писал Вейнбергер. Тогда я показал его письма Валландеру, нашему декану. «Неужели Вам так необходимо ехать в Америку?» – спросил он.

Контрпримеры к проблеме Гильберта

Май 1967 года. Очередное заседание семинара Владимира Ивановича подошло к концу. Я, как всегда в таких случаях, обсыпанный мелом, тряпкой стирал с доски остатки своих формул, когда Василий Михайлович Бабич подошел ко мне: «Вы не торопитесь?» Спешить мне было некуда, и мы одни остались в аудитории. Тут он мне и выдал правду-матку: «Интересный доклад, – говорит, – но я заметил, что Вы беретесь за задачи, о которых знаете заранее, что можете их решить.»

Такая точка зрения меня не обрадовала. Я что-то хмыкнул невнятное и, сохранив присутствие духа, приготовился к худшему.

«Не подумайте, что я считаю Вашу работу слабой, – уточнил В.М. – Другому она бы подошла, но, если Бог одарил Вас талантом, не следует размениваться.»

Наличие собственного таланта всегда было для меня под вопросом, так что последняя фраза В.М. пилюлю несколько подсластила. А в целом, смысл его демарша заключался в том, что мне необходимо срочно взяться за что-нибудь «зубодробительное». Я робко спросил, что он посоветует.

«А вот, – отвечает В.М., – тут было много разговоров о девятнадцатой проблеме Гильберта, но ведь все рассматривают только вариационные задачи первого порядка[168]. А для высших порядков – ни одного результата. Вот и обобщите.»

Мы вышли на 10-ю линию. Был тихий вечер. Погода стояла прекрасная. «Вам куда?» – спросил В.М. «На Большой, к троллейбусу», – ответил я, и нам оказалось по пути. «Побежали, – потребовал В.М., – Я здесь всегда бегаю».

Я не бегал никогда, по крайней мере, в тот период, но, что было делать? Добежали до Большого. Я – отдуваясь, Василий Михайлович – свеженький. «Возьмите себе за правило бегать, – посоветовал он, – будете здоровы.»