В обоих случаях «экстасис» не нужен. Для Платона «экстасис» не нужен, потому что теория идей самого Платона исчерпывающим образом объясняет происхождение понятийного (= рационалистического) знания. Если же разуму отказать в способности быть полноценным источником метафизического знания и, таким образом, склониться к религиозному положению о необходимости божественного Откровения, то тогда и здесь «экстасис» не нужен, ибо божественное Откровение уже дает искомое знание во всей его необходимой полноте. «Экстасис» здесь в гносеологическом смысле излишен. Но «экстасис» у Плотина всё же присутствует. Почему? Ответ на этот вопрос нужно начать с констатации того факта, что вся система умствований Плотина носит компромиссный, промежуточный характер. Эта система не есть ни чистая философия Платона-Аристотеля, которой Плотин хотел подражать, но в то же время она не есть и чистая, т.е. традиционная, религия, к которой Плотин как философ-александриец склоняется. Она есть, как уже говорилось выше, философская религия. Точнее было бы сказать – философский эрзац религии. И именно такой характер системы Плотина непременно требует наличия «экстасиса» как мистического источника мировоззренческого знания.
Концепция «экстасиса» есть вынужденная философская (точнее: квази-философская) замена традиционно-религиозному вероучению о положительном божественном Откровении как источнике абсолютного метафизически-мировоззренческого знания. По своей сущности учение об «экстасисе» есть учение о божественном Откровении, которое имеет исключительно субъективный характер, ибо осуществляется в душе индивида. Традиционно-религиозное учение о божественном Откровении толкует это Откровение как объективно-публичное, предназначенное для общественного восприятия. В этом вся и разница. Традиционная религия основывается на вере в исторически объективное божественное Откровение, философская замена религии основывается на вере в индивидуально-мистическое откровение. Плотин, как философ-александриец – фактически признавший невозможность чистой философии своими силами, силами индивидуального человеческого разума достичь абсолютной истины, – вынужден вспомнить о «божественном Откровении» и возложить надежду на него как на источник этой чаемой истины. Но, вместе с тем, Плотин не решился в полной мере признать божественным Откровением именно традиционное объективно-историческое откровение (точнее, какой-то из известных ему вариантов этого откровения). А непризнание традиционного божественного Откровения неизбежно влекло за собою необходимость, в конце концов, признать откровением некие мистические озарения, которые потом будут растолкованы самим мистиком как произведенные в душе мистика самим Богом. Как сама философская религия Плотина есть, по сути дела, эрзац религии, так и мистическое озарение, «экстасис», есть эрзац традиционного объективно-исторического божественного Откровения. У Плотина эта замена даже и выглядит неизбежной, а потому даже и в какой-то степени логически оправданной[83]
. Отказаться от концепции мистического откровения Плотин мог бы, если бы признал откровением то, что религиозная традиция только и признает настоящим откровением – какой-либо вариант объективно-исторического откровения. Но для этого ему надо было, фигурально говоря, сделать следующий, решительный шаг по пути от состояния искусственного философского умствования в поисках истины к естественному признанию в качестве истины традиционной системы религиозной метафизики. Плотин этого шага не сделал, остановившись на полпути.Плотин: народная религия – носительница истинно ценных, т.е. философских понятий.
Отношение Плотина к официальной общественной религии не было ни отрицательным, ни пренебрежительным. Он не только признавал в ней благотворную в нравственном отношении общественную воспитательную силу, но и считал народную религию носительницей истинно ценных, т.е. философских понятий. Правда, эти философские понятия замаскированы мифологемами и общим условно-образным характером употребления слов для выражения мыслей, свойственному традиции язычества. Но аллегорический метод толкования языческих мифов и перевод слов простонародного жаргона на жаргон учено-философский способны самое ценное в народной религии сделать достоянием всех образованных людей. Такое примирительное отношение к народной религии было в те времена типичным для философов различных направлений. Его культивировали, например, стоики, как они культивировали и аллегорический метод толкования текстов народных религиозных мифов ради того, чтобы согласовать народное понимание сущности религии со своим, философским пониманием.
Порфирий (232-305)