Читаем История античной литературы полностью

Богу равным кажется мне по счастьюЧеловек, который, так близко-близкоПред тобой сидит, твой звучащий нежноСлушает голосИ прелестный смех. У меня при этомПерестало сразу бы сердце биться:Лишь тебя увижу, — уж я не в силахВымолвить слова,Но немеет тотчас язык, под кожейБыстро легкий жар пробегает, смотрят,Ничего не видя, глаза, в ушах же —Звон непрерывный.Потом жарким я обливаюсь, дрожьюЧлены все охвачены, зеленееСтановлюсь травы и вот-вот как будтоС жизнью прощусь я.(Пер. В. Вересаева)

Эта попытка изображения чувства по внутреннему состоянию позволила римскому поэту Катуллу через пятьсот с лишним лет перевести стихотворение Сапфо, осмыслив его как изображение мук ревности и неразделенной любви.

Но наряду с этим Сапфо слагает свадебные песни-эпиталамии в обычной фольклорной манере. Среди ее фрагментов представлены величальные песни для жениха и невесты, песни-плачи, в которых невеста среди подруг прощается со своим девичеством, песни-прославления ее родных и друзей. Иногда в песни подобного рода вторгается миф, о чем свидетельствует недавно найденный папирусный фрагмент эпиталамия, в котором описывается свадьба Гектора и Андромахи. Обращение к мифу во времена жизни Сапфо, как и Алкея, было оправдано всей ролью мифологии в идеологии античного раннего общества. Миф позволял сопоставлять события реальной, земной действительности с аналогичными событиями жизни богов и героев; миф утверждал смысл и значимость происходящего ныне в среде людей, позволяя возвеличивать конкретное событие. Но, описывая прибытие в Трою свадебной процессии, Сапфо пользуется средствами лирического, а не эпического изображения. Не события, а ситуация должны привлечь внимание ее слушателей, которым поэтесса стремится показать и волнения старца Приама, поднимающегося со своего места, и чувства тех, кто направляется навстречу молодой чете. Стиль этой песни далек от эпоса, но языковая близость полностью сохранена.

Нередки среди фрагментов Сапфо песни расставания, напутствия и утешения. Их фольклорные прототипы не вызывают сомнения, но с ними связано новое, возможно, самой Сапфо принадлежащее осмысление мотива воспоминания. Мотив этот не нов: он известен в фольклоре, встречается в «Одиссее». Но там Навсикая просит

Одиссея вспоминать ее за то, что...ты спасением встрече со мною обязан.(«Одиссея», 8, 461)

Воспоминание предполагается как благодарность за деяние. У Сапфо воспоминание облегчает разлуку и приносит утешение в горе, т. е. оно представляется необходимым для настоящего.

В древности поэзия Сапфо была очень распространена и любима. Сапфо называли десятой музой Эллады; Лесбос чеканил на своих монетах ее изображение; она прославлялась в песнях и статуях. Но наряду с почетом она сделалась в эпоху поздней античности героиней различных легенд, лишенных биографической достоверности, возникших в послеклассический период греческой литературы в так называемой средней комедии. Из этого же источника пришла популярная в новое время легенда о смерти Сапфо, покончившей с собой из-за любви к прекрасному Фаону.

В III в. до н. э. александрийские филологи собрали и разделили все наследие Сапфо на девять книг по ритмико-мелодическим типам ее стихотворений. Это деление и его принцип было, вероятно, обусловлено стремлением связать число книг с числом Муз и упорядочить разнообразие поэтических размеров, которыми пользовалась Сапфо. Богатство ее ритмико-мелодических типов было, несомненно, связано с обилием мелодий лесбосских песен, но среди них Сапфо предпочитала строфу логаэдического строения, вошедшего в поэзию под именем сапфической строфы:

Третьим и последним классиком сольной мелики был иониец Анакреонт (вторая половина VI в. до н. э.). Он родился на острове Теосе, но в юности вынужден был покинуть родину, попавшую в руки персов. Вместе с теосскими беженцами Анакреонт нашел приют в ионийских поселениях во Фракии, оттуда уже известным поэтом переехал на о. Самос ко двору тирана Поликрата. Когда же Самос оказался во власти персов, а Поликрат погиб, Анакреонт бежал в Афины. По преданию, афинский тиран Гиппарх прислал за ним корабль на Самос.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное