История Авраама

Коварство этого вопроса состояло в том, что в нем еще не было наглой и заметной лжи, кроме как бы «нечаянной» путаницы одного дерева со всеми находящимися в раю деревьями. Вопрос, поставленный в такой форме, должен был казаться человеку невинным и даже вызывать жалость и сочувствие к его автору по причине якобы его невежества. Расчет сатаны был на то, что Ева подумает: вот, мол, какой змей недалекий, он даже не знает простой вещи, что Бог запретил есть только от одного дерева, а не от всех. Сейчас о таком положении человека говорят: слышал звон, да не знает, где он. Такой вопрос был настоящей тонкой психологической ловушкой для Евы. Он сперва вызвал у нее запланированное сатаной сочувствие к змею, затем жалость к его незнанию истины – а это должно было очень расположить Еву к змею, а значит, и к доверию его следующим внушениям. Закреплялось это доверие тем, что Ева поставлялась в конкретное кажущееся ей превосходство над змеем в ее познаниях, а это, опираясь на жалость к ущербному в знаниях существу, располагало лицо, имеющее превосходство в познаниях, к учительству, посредством которого можно попытаться помочь ущербному существу восполнить его ущерб. В таком случае имеет место полная иллюзия того, что учащий поступает так из любви к обучаемому. На самом деле имел место подвох, построенный на разнице между формальной правдой и реальным злым замыслом. Не подозревающий о коварном замысле человек, вступивший в беседу с лицом, скрывающим правду своих целей, был обречен на то, чтобы быть обманутым лестью или иначе – чтобы быть обольщенным. В данном случае вопрос задавался якобы с целью выяснения истины, но это была ложная «показуха», употребленная лишь для обмана Евы. На самом же деле вопрос этот лишь формально выяснял истину того, подлинно ли сказал Бог фразу: «не ешьте ни от какого дерева в раю». Даже не выяснял, а делал лишь вид, что выясняет и что эта истина очень волнует автора этого вопроса. Вопрос был составлен психологически расчетливо и коварно верно. Он начинался с сущей правды, преподносимой в вопросительной форме: «подлинно ли Бог сказал…» Ева услышала эту правду и подумала про себя: да, ведь действительно Бог сказал нам подлинно, то есть сам факт говорения Богом людям заповеди «не ешьте» не оспаривался, но подтверждался этим лукавым вопросом.

За этой правдой, на которую путем вопроса уже наводилось сомнение, следовала неправда – но в очень мягком виде – в виде невинного предположения: «не ешьте ни от какого дерева в раю?» В этой фразе сатана искусно переплел правду и ложь. Так, «не ешьте», «дерево» и «рай» были правдой, а «ни от какого» по отношению ко всем деревьям, находящимся в раю, – было неправдой, лукаво прикрытой якобы предположением, что допускало возможность неточности и ошибки. Неточность или ошибка не есть чистая ложь или прямая неправда, и потому извинительна.

Но сатана в этой фразе не ставил своей целью убедить Еву в том, что заповедь на самом деле относилась ко всем деревьям. Его целью было, во-первых, посеять некоторое сомнение по отношению к Богу и вырастить его в недоверие к Нему, а то и неверие Его словам. Во-вторых, он искусно притворялся быть побежденным Евой в его якобы невежественном и ошибочном вопросе. Добивался этого сатана таким приемом: он в виде вопроса как бы обвинял Бога в запрещении вкушения от всех деревьев, что Ева легко опровергла словами: «плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть». Однако эта победа Евы была мнимой. Она вроде бы отстояла правду, указав точно на пределы запрета Божьей заповеди, ограничивающиеся лишь одним конкретным деревом – деревом познания добра и зла, а не всеми деревьями. Но она проиграла в том, что незаметно для себя в лабиринте навязанного ей беседой змея анализа она приняла сомнение в отношении самого запрета. Пусть, мол, Бог запретил нам есть плодов не от всех деревьев в раю, а лишь от одного – но ведь ЗАПРЕТИЛ! Именно такого отношения к запрету Бога и добивался сатана от Евы – и, увы, добился.