История балета. Ангелы Аполлона

То же относится и к прелестным сольным танцам каждой из шести фей в прологе балета. Все они являются совершенными образцами классических принципов. Петипа и тут не отказался от виртуозности: танцы полны сложных прыжков на пуантах, многократных вращений и мелкой работы ногами, но он упорядочил эти бравурные па, усмирил их, привел в соответствие с изящными, конструктивными и музыкально размеренными фразами. Они кажутся искрометными афоризмами, эквивалентами остроумных изречений Лабрюйера или острот прециозников. Каждый танец многопланов: балерины симметрично пересекают сцену (напоминая Фейе) по четким линиям и по диагонали, и эти линии и диагонали отзываются, отражаются и воспроизводятся в геометрии самих па. Но наибольшее впечатление оставляла не композиция танца, а то, как балерины двигались под музыку Чайковского. Сегодня трудно представить, насколько непривычным должно было казаться исполнение этих танцев. Музыка Чайковского открыла совершенно новые возможности, диапазон и оттенки в выразительности человеческого тела, нюансы и тонкости, на которые никогда не вдохновили бы Пуни и Минкус.

Даже сегодня самые искусные исполнители считают вариации фей Петипа проверкой на классическую точность: малейший недочет или ловкачество в движении – отклонившаяся от центра нога или шаг, сделанный чуть в сторону от прямой линии, – моментально замечается и сбивает весь рисунок танца, как плохо прочитанное стихотворение или искривленная колонна греческого храма. Отличное исполнение этих танцев – задача технического характера и железной дисциплины, но еще и стиля: артисту не добиться правдоподобного исполнения без капельки шарма. Па и музыка, не говоря уже о роскошных костюмах, заставляют танцовщиков двигаться подобно придворным, с развернутыми плечами и высоким и легким центром тяжести.

Актерствовать было не обязательно: в «Спящей красавице» почти нет моментов типа «он сказал, она сказала», пантомимические и танцевальные связки не различались по музыке и специально не выделялись, как было принято. Жесты и танцевальные движения струились плавно и «без швов», таким образом Петипа и Чайковский вернули балет к одной из его изначальных предпосылок: мимика и танец были естественным продолжением благородной манеры держаться, присущей русским придворным на протяжении почти двух столетий. Они так замечательно сливались, потому что вытекали, как в эпоху grand siècle, из одного источника – придворного этикета.

Зрители, или по крайней мере критики, были сбиты с толку: «Спящая красавица» не вписывалась ни в одну из прежних жанровых категорий, и многие усмотрели в этом всего лишь бездумный парад «слишком роскошных» декораций и костюмов. «Балет, как мы его понимаем? – возмущался один из них. – Нет! Это полное падение хореографического искусства»! Если и была точка отсчета, то ее находили в декоративном, а не исполнительском искусстве. «Красавица» была поразительно схожа с искусно выделанными objets de luxe – предметами роскоши – от Фаберже. Этими предметами, включая знаменитые яйца, мечтали завладеть и царь, и русская знать того времени. Превосходной ручной работы, в высшей степени тонкие и изящные, словно заключавшие в себе особый мир, они манили элиту, все больше отдалявшуюся от социальных и политических проблем, с которыми сталкивалась страна. Фаберже воспроизводил двор в миниатюре, «Красавица» делала то же самое на сцене. Это сходство не было утрачено поколением молодых танцовщиков, включая тех, кто позже создаст «Русский балет Дягилева». Они верно поняли, что в «Спящей красавице» заключен целый уклад жизни и «мир искусства»³⁴.

«Спящая красавица» стала первым подлинно русским балетом. Это был впечатляющий шаг культурного поглощения: уже не русская имитация французского искусства, а с абсолютным слухом подведенный итог правил и форм, выработанных русским двором со времен Петра Великого. В «Красавице» Петипа сумел убрать «швы» французского балета, расширить технику и выразительность и, как ни парадоксально, укрепить строгие принципы формы и пропорции. И хотя грандиозный масштаб балета казался некоторым капитуляцией перед феерией и зрелищем, его также можно было считать возвышением достоинства и благородных идей аристократического искусства. Кроме того, «Красавица» показала, что высокий придворный балет может соприкасаться с народным театром и освоить его, как и итальянскую технику, и переплавить их в новый русский танцевальный стиль. Неслучайно балет был создан воображением великого русского композитора в содружестве с петербуржцем-франкофилом и обрусевшим французом, и его исполнительский состав, в основном из русских танцовщиков, возглавляли итальянцы.