История балета. Ангелы Аполлона

Однако ключом к долгой жизни «Спящей красавицы» несомненно был Чайковский. Это стоит подчеркнуть особо: Чайковский был первым из маститых композиторов, кто понял значение балета как искусства, и его музыка подняла танец на новый уровень. До Чайковского балетная музыка была привязана к танцевальным формам и ритмам, позднее – к программной музыке или водевильным мелодиям, написанным для того, чтобы проиллюстрировать или рассказать о действии, которое выражалось посредством пантомимы. Обо всем этом не надо было сожалеть: как мы видели, в XIX веке балетные композиторы по всей Европе писали милые и несложные балетные партитуры – от «Жизели» Адольфа Адана и «Сильвии» Лео Делиба (этим балетом восхищался сам Чайковский) в Париже до мелодичных танцев «большой тройки» в Санкт-Петербурге: Риккардо Дриго, Пуни (оба итальянцы) и Людвига Минкуса (австрийца). Однако эти композиторы скорее следовали, чем опережали, их музыка укрепляла и иллюстрировала движения танцовщиков, редко требуя от них новых средств выразительности.

С Чайковским все было по-другому. И дело не в том, что «Спящая красавица» – прекрасное симфоническое произведение, полное достоинств и без танцев Петипа. Важно то, как его музыка воздействовала на тело и душу. Даже сегодня музыка Чайковского вдохновляет танцовщиков на наполненные и утонченные движения: как тогда, так и позже на это были способны лишь избранные композиторы. Неслучайно поначалу музыка Чайковского воспринималась как слишком оперная, слишком мощная или слишком сложная для понимания публики и особенно для танцовщиков. Человеческое тело никогда прежде так не двигалось. И в то же время его новшества были совершенно естественны по меркам Санкт-Петербурга и их собственной жизни.

Петипа стал великим хореографом благодаря Чайковскому и знал это: в своих воспоминаниях он трогательно отдает должное композитору; при этом он понимал, какую замечательную возможность ему предоставил Всеволожский. Чайковский тоже был доволен, и Модест вспоминает, как композитор восхищался «чудесами элегантности, роскоши, оригинальности костюмов и декораций и неисчерпаемой грации и многообразности фантазии Петипа». И если Александр III не сумел оценить значение балета, сухо заметив, что он показался ему «очень милым», публика была очарована: за сезон 1890/1891 года «Спящая красавица» была исполнена больше двадцати раз, что составляло более половины балетных спектаклей. Модест писал композитору: «Твой балет стал своего рода наваждением <…> Теперь при встрече люди не говорят “здравствуйте!”, а “Вы были на ‘Спящей красавице’ ”?»³⁵

В следующем году та же команда – Всеволожский, Петипа и Чайковский – начала работу над другим балетом-феерией, на этот раз по сказке Э.-Т-А. Гофмана «Щелкунчик». Созданный как развлекательный спектакль в дополнение к «Иоланте» Чайковского, он был коротким, из двух актов. Действие «Щелкунчика» перенесено во Францию во времена Директории (реакции консерваторов на Французскую революцию, с излишествами моды и аристократами-денди), но в то же время, как отмечал наблюдатель, это было теплое отображение Рождества à la Russe, «из русских детских воспоминаний». На сцене были воплощены знакомые всем традиции: сверкающая игрушками праздничная ель, отважные игрушечные солдатики и, как указано в сценарии, великолепный «волшебный дворец из страны сладостей». Там появлялся морозный Санкт-Петербург – в сцене снегопада, красиво подсвеченной электрическими лампами, – и вальс золоченых леденцов (сегодняшних цветов). Следуя примеру «Спящей красавицы», главную партию Феи Драже исполняла итальянская балерина Антониетта Дель-Эра, а состав участников превышал 200 человек, включая взвод учащихся школы Полка финских гвардейцев (они изображали мышей)³⁶.

Однако вскоре после того, как начались репетиции, Петипа заболел и был вынужден передать свои обязанности второму балетмейстеру – Льву Иванову. Результатом стал пестрый набор танцев, большинство которых, вероятно, поставил Иванов, с некоторыми дополнениями танцовщика Александра Ширяева. После премьеры балета в 1892 году ведущие критики отвергли его как очередную феерию, назвав «оскорблением» Императорских театров и «смертью труппы». И действительно – что забавно, с учетом его культового статуса в наши дни, – балет был представлен публике лишь несколько раз и вскоре снят с репертуара.