Когда в 1914 году разразилась война, «Русский балет Дягилева» был распущен. Некоторые танцовщики, в том числе Карсавина и Фокин (который ненадолго вернулся в труппу после ухода Нижинского), с большим трудом вернулись домой. Фокин поставил несколько вещей в Санкт-Петербурге, но вскоре уехал по контракту в Скандинавию (он был там, когда грянула революция) и в итоге оказался в Америке, где обосновался в 1919 году. Карсавина возобновила карьеру в Императорских театрах (со временем она тоже окажется на Западе). Несмотря на тяжелые условия, война парадоксальным образом вернула императорскому балету его прежнее величие. Как отметил в своих мемуарах Морис Палеолог, бывший в то время послом Франции в России, героизм и «напор» царских военных нашел свой гражданский аналог в парадной формальности балета. Действительно, в то время как множились военные потери и положение страны становилось все ужаснее, классический балет служил ностальгическим напоминанием о прошлом великолепии. Личные вкусы Палеолога были современны (он обожал Карсавину), и его удивлял затаенный восторг, который вызывала в высших кругах «архаичная» исполнительская манера Кшесинской с ее «механической точностью» и «головокружительной легкостью». Старый адъютант посла пояснял:
Наше восхищение кажется Вам несколько преувеличенным, господин посол, но искусство Кшесинской означает для нас <…> недавнюю картину того, чем было и должно быть русское общество. Порядок, выдержка, симметрия, законченность, и в результате, – тонкое удовольствие… В то время как эти ужасные современные балеты – «
Однако на более скептический взгляд Палеолога Кшесинская была болезненным напоминанием о начинавшемся упадке России: когда французскому посольству в 1916 году было отказано в поставках угля, он мрачно наблюдал, как с военных грузовиков разгружали крупную партию драгоценного топлива у дома балерины. В октябре следующего года разразилась большевистская революция с ее многотысячными забастовками, хлебными бунтами и призывами к отречению царя, и особняк Кшесинской стал одним из первых разграбленных и оккупированных: Ленин устроил в нем свой штаб.
Революция должна была бы означать конец императорского балета. И действительно, после первого восстания в феврале 1917 года бывший Мариинский театр изменился: императорские гербы и золотые орлы, которые прежде красовались над ложами, были сорваны (на их месте зияли уродливые дыры), элегантная форма капельдинеров с золотыми галунами была отменена, и новые капельдинеры носили скучные серые куртки. Недовольный иностранец отмечал перемены, сожалея о том, что «бриллиантовые ряды» уступили место «солдатам в заляпанных грязью хаки», которые «везде сидели, развалившись, куря зловонные папиросы, оплевывая все вокруг и поедая неизменные семена подсолнечника из бумажных пакетов». Еще хуже были спекулянты и нувориши: «сверх меры разодетые, сверх меры надушенные, сверх меры усыпанные драгоценностями». В 1918 году автор петроградской газеты описывал положение в более неприятных тонах: «Ложи напоминают еврейские кареты в базарный день. Галерка чернеет, как недоеденный кусок арбуза, обсиженный мухами». И все же балет продолжал свое существование: более того, когда большевики пришли к власти, они сделали его важным культурным ведомством зарождавшегося социалистического государства42
.