История балета. Ангелы Аполлона

«Серенада» – это способ не дать словам просочиться внутрь. В первой сцене от каждой балерины требуется «вступить в балет», просто вывернув стопы – оставить позади заботы реального мира и целиком сфокусироваться на музыке и танце. Хореография строится от маленьких движений к более сложным и захватывающим, требующим такой отдачи, что не остается времени на размышления. Па струятся непрерывным потоком, как музыка, и каждая балерина будет готова отдаться мелодии и хореографии и положиться на все предшествующие годы подготовки, а потом раствориться и ощутить своего рода трансцедентальное состояние, подобно героине, которую вознесли высоко над сценой и которая плывет в прогибе – в знак покорности судьбе (даже если она обливается потом и задыхается). Вот о чем этот балет, и это то, что видят зрители: это балет о танце, физическом и метафизическом. «Я чувствую, будто говорю о религии».

«Серенада» была началом американской биографии Баланчина, но в то же время этот балет четко утвердил русские корни его творчества и всеобъемлющее присутствие Чайковского. «Мира, в котором жил Чайковский, больше нет, – заметил однажды Баланчин. – Я не слишком стар, но все же помню тот мир, ушедший навсегда. Я родился и вырос в старой России… где-то лет через десять после смерти Чайковского. Петипа умер, когда мне было лет шесть. Но и Чайковский, и Петипа были живы для меня. И окружавшие меня люди тоже говорили о них так, словно они были живы». Кроме того, по словам Баланчина, было важно, что Чайковский был православным: «Религия – это в первую очередь вера, а сегодня люди привыкли относиться ко всему скептически, с насмешкой. А это недопустимо». Действительно, согласно православной традиции, где присутствие душ умерших в мире живущих считается приемлемым и обычным, Баланчин думал о Чайковском как о постоянном спутнике и наставнике: «Когда я делал “Серенаду”, Чайковский подбадривал меня. Практически весь балет сделан с его помощью»⁴⁸.

Вместе с Чайковским пришел Петипа – второй стержень творчества Баланчина («мой духовный отец»), и хореограф создал множество балетов, которые отдавали дань русской императорской традиции. «Серенада» – один из них, в нем очень заметно внимание к классическим деталям и религиозная атмосфера, но были и другие постановки, где связь прослеживается еще сильнее. В «Балле Эмпериаль» (Ballet Imperial, 1941) в качестве задника давался вид блистательного Петербурга, и использовались россыпи па в стиле Петипа, «украденные», как говорил Баланчин, из его воспоминаний о старых балетах, многие из которых никогда не ставились на Западе. «Вариации на тему Раймонды» были «Раймондой» Петипа, только без сюжета: просто танцы, переписанные в стиле Баланчина. «Тема с вариациями» на музыку финальной части Третьей сюиты Чайковского, как и «Серенада», хотя в ином ключе, начиналась с акцента на классических принципах и геометрии основных балетных позиций – будто строгие экзерсисы в классе. А заканчивался балет потрясающим полонезом с величественным, придворным размахом⁴⁹.

Из всех балетов Баланчина, напоминающих о старой России, конечно, самым известным был «Щелкунчик» (1954). И хотя многие считают его чисто американской традицией, он был взят из воспоминаний хореографа о русском Рождестве и о балете Петипа и Чайковского 1892 года, он видел восстановленные постановки ребенком⁵⁰. Сцена праздника воспроизводит традиционный утренник в «Большом зале» в Петербурге, куда однажды приводили самого Баланчина. Нарядные дети играют в разные игры, великолепная елка вырастает до невероятных размеров, как когда-то у него дома, судя по его детским воспоминаниям; на ней горят свечи, висят шоколадки, апельсины и золотые бумажные ангелы; звезды опутаны серебряным дождем. Страна сладостей напоминала «Елисеевский» – роскошный магазин в Петербурге, полный всяческих деликатесов. По словам Баланчина, замысел состоял в том, чтобы показать не только веселье, но и загадочность и духовность Рождества. «Не было такого, как сейчас, когда на Рождество все кричат, бегают, запыхавшись, как будто пожар. У нас в Петербурге было тихо, как будто ожидали: кто родился? Христос родился!» Петипа изначально сделал «Щелкунчика» в память о русских рождественских праздниках, которые когда-то знал; Баланчин продолжил традицию: его «Щелкунчик» стал воспоминанием о воспоминаниях⁵¹.