История балета. Ангелы Аполлона

Даже идея приблизить высокое искусство к народу, открыть широким массам ворота, ведущие к элитарной культуре, – мечта ХХ века, в разных формах проповедовавшаяся и в России, и на Западе, – сегодня изжила себя. И вновь, как при Людовике XIV, балет стал привилегией или особым правом истинных ценителей или богачей. Билеты везде стоят дорого, очереди вокруг театров выстраиваются крайне редко. В Нью-Йоркском государственном театре – созданном для людей и названном соответственно – произошло небольшое изменение, которое говорит о многом: недавно театр был переименован в Театр Дэвида Гамильтона Коха, в честь миллионера, чье самомнение и капиталы заменили в названии народное благо. (Баланчин предвидел это и говорил: «Après moi[75] хоть совет директоров!») Конечно, это не новость: Баланчин тоже вовсю заигрывал с меценатами. Но тогда тон был ироничен, а балеты – превосходны. А теперь нет.

Что же касается народа, то о нем забыли. Не только те самые советы директоров, которых прежде всего заботят очередные гала-представления, но и ученые, критики и писатели. Сегодня балет сузился до некоего заумного мирка, куда вхожи лишь узкие специалисты и балетоманы, которые общаются только между собой (зачастую на никому не понятном языке, изобилующем специальными терминами) и игнорируют широкую публику. В итоге, к сожалению, возникло отчуждение, и большинство людей чувствуют, что они «недостаточно знают», чтобы судить о балете.

Фрагментация и категоризация культуры очень мешают. Мы уже привыкли жить в множественных частных измерениях, виртуальных мирах, существующих где-то «в эфире», в персональных профилях и площадках типа myspace, mymusic, mylife (мое пространство, моя музыка, моя жизнь). Возможно, эти понятия стали глобальными и мгновенно всем доступными, но по своей природе они абстрактны и отстраненны. Они символизируют раздробленные, нишевые виртуальные сообщества, сложившиеся по принципу узких личных предпочтений, а не общих широких ценностей. Вряд ли найдется что-либо более далекое от открытого, физически конкретного и чувственного мира танца.

Я выросла в балете и всю свою жизнь занималась тем, что изучала его, исполняла, наблюдала и старалась понять. И всегда очень любила смотреть, как танцуют другие. Когда я только приступала к работе над этой книгой, то представляла, что она закончится на радостной ноте. Но за последние годы мои походы на балет стали все более и более удручающими. За редкими исключениями спектакли скучны и вялы, театры похожи на дома с привидениями, а публика равнодушна или настроена скептически. Несколько лет подряд я пыталась убедить себя в обратном, но увы! Теперь я уверена, что балет умирает. Периодически появляющиеся удачные спектакли или прекрасные балерины – не лучи надежды на будущее, а скорее, последние отблески тлеющих угольков, и нынешняя озабоченность восстановлением истории – это просто мимолетное отклонение от маршрута: на наших глазах балет умирает, а мы документируем его прошлое и его уход, пока он полностью не сошел на нет.

Можно ли обратить этот процесс вспять? Я не вижу, каким образом. В Западной Европе и Америке почетное место уже не принадлежит балету. Кроме того, мир танца все больше впадает в крайности: балет становится или более консервативным и традиционным, чем когда-либо, или, как современный экспериментальный танец, уходит в недоступный авангард во фринджевых театрах. Золотая середина, где я в свое время обрела балет, теперь очень узка и продолжает сужаться. В России и в странах бывшего советского блока ситуация прочнее: там этому искусству до сих пор отводится более значимая роль, чем где бы то ни было в мире. Но и там мир танца расколот, хотя и по другим причинам. Балет связан с воспоминаниями о репрессивном и конъюнктурном Советском государстве, и в результате артисты, принявшие вновь обретенные свободы с распростертыми объятиями, переняли западный авангард (который был под запретом в годы советской власти). И опять золотая середина пуста.

Поэтому, чтобы вернуть себе былые позиции, классическому балету потребуется больше, чем ресурсы и таланты («очередной гений»). Необходимо будет вернуть достоинство и величие, культуру и вкус. А нам нужно будет вновь восхищаться балетом – не только как впечатляющей демонстрацией атлетизма, но как установкой на этические принципы. Наша сегодняшняя страсть к нестабильности и фрагментации, фальшивой помпезности и сентиментальности должна будет уступить дорогу каким-то более надежным ценностям. Возможно, это звучит чересчур консервативно, но балет всегда был искусством порядка, иерархии и традиций. Строгость и дисциплина лежат в основе любого по-настоящему радикального искусства, поэтому правила, границы и ритуалы балета послужили отправной точкой для большинства его самых бунтарских и раскрепощающих достижений.