История дождя

Миссис Мерримен перевели вниз, и к нам наверх она не вернулась. У меня есть мистер МакКи, так что я В Хороших Руках. Мне не нужны ни подробности, ни медицинские термины. Мне не нужны ни венозный доступ, ни Интерфероновая терапия, ни ацетаминофен, ни мышьяка триоксид, ни полностью транс-ретиноевая кислота. Я не хочу видеть их на моих страницах. Я хочу, чтобы они, как первая книга Шекспира, изданная в формате ин-фолио, послужили Великому Разнообразию Читателей от Самого Способного до Такого, Который Может Читать Только По Слогам. (Вы саме знаити, кокой вы четатиль.) Я не хочу, чтобы мою книгу задушила наука. Я хочу, чтобы моя книга дышала, потому что книги — живые существа, у них есть корешки-позвоночники, и запахи, и продолжительность жизни, и по мере того, как идет их жизнь, у них появляются шрамы, морщины и пятна.

Миссис Куинти приехала в Дублин. Когда я уезжала, то попросила ее не делать этого и объяснила, что в этом нет никакой необходимости, и если она верит, что болезнь встречается на каждом шагу, то в последнюю очередь надо посетить больницу. Но эту женщину, хоть она и мала ростом, удержать нельзя. Она вошла в палату, как маленькая толстая птица, в застегнутом пальто, с синей сумочкой в руках и туже обычного уложенными волосами. Мама обняла ее, и миссис Куинти запротестовала: «Не надо, я насквозь промокла», посмотрела на меня, прижала руку к середине груди, туда, где кость, и похлопала так, будто закрывала крышкой то, что было открыто.

— Дорогая Рут, — сказала она и, придя в себя, добавила: — Боже мой. Разве здесь не знают, как надо взбивать подушки?

Миссис Куинти принесла округ с собой. Она принесла карточки и пожелания всего наилучшего, новости о свечах и молитвах и затем, не желая обременять свой визит беспокойством, подробно изложила новости: Дэнни Девлин вытащил свой туалет и выбросил его в садик перед своим домом, чтобы не платить налог на туалет, и сказал, что собьет свою дымовую трубу, если введут налог на дымоходы, и заложит кирпичом окна, прежде чем придут взимать налог на дневной свет. (В стране, понимающей силу художественных образов, память о наших банкирах, как сказала миссис Куинти, должна быть вечно сохраняема в септиках.) Кевин Кеог, хотя у него было почти столько же любви к Мартине Морган, как у маленького ослика, наконец сдался и женился на ней. Правительство, считая себя настроенным на пульс страны, предложило упразднить Сенат, поскольку Сенат, как сказал Мики Люси, собрался упразднить правительство. Шон Коннорс написал из Мельбурна своему отцу, что скучает по времени, проведенном с ним за заготовлением силоса, а Мэтт Коннорс в немом отчаянии завладел этим письмом, поместил его в конверт с прокладкой из пузырьковой пленки и принес Майне Прендергаст, чтобы она отправила это письмо, потому что силос для Коннорсов был тем же, чем запах угольного дыма был для Чарльза Диккенса и гуавы — для Габриэля Гарсиа Маркеса, то есть незабываемым образом дома.

Каждый рай потерянный. Совет, сказала миссис Куинти, испустил дух. Дороги исчезают. Ветряные мельницы появляются. В призрачном поместье, с отвращением от невыполненных обещаний, два латыша построили искусственный рай из наркотиков и алкоголя, да еще и подняли флаг Германии.

Река продолжает подниматься. В Шанноне уже забрала кладбище, оставив вертикально стоящие надгробные плиты, потом подошла по Черч-Стрит к церкви, и Мэри Дэли — она стояла на коленях, молясь, как у Т. С. Элиота, смуглому Богу, — пришлось вывозить на лодке, когда она начала возноситься — или тонуть, разные люди рассказывали по-разному. Наш дом, обитель слишком многих метафор, сам стал метафорическим и нуждался в спасении. Этим занимались МакИнерни.

— Ты все равно услышишь это от других, так что я могу сказать тебе сейчас, — добавила миссис Куинти, поджала губы и села чуть более вертикально, чтобы торжественно объявить: — Мистер Куинти вернулся. — По тону, каким она это сказала, было понятно, что она все еще решает, что с ним сделать. Мы с Мамой не смотрели на нее. — Язва желудка, — с плохо скрываемым удовлетворением пояснила миссис Куинти и больше ничего не сказала.

Миссис Куинти единственная из ныне живущих прочитала «Историю Дождя». Когда стихи были отправлены в Лондон, я попросила ее вспомнить это стихотворение, но она не смогла, ведь из-за спешки и необходимости оставаться необнаруженной ее внимание было поглощено процессом печатания, а не стихами. Она потрогала свои губы, затем положила руку перед собой, будто слова уже были в пути, будто пузырь речи уже формировался, но… Нет, сказала она, она не поступит с моим отцом несправедливо и ничего не скажет мне, потому что не хочет произносить строку, которую не может точно вспомнить.