История философии. Средние века

Подобно Аристотелю, Фома Аквинский использует слово «душа» (anima, psyche) в очень широком смысле, обозначая «первичный источник жизни в живых существах вокруг нас». Так, у букового дерева имеется душа, ее материализованная форма. Но ее функции, по всей очевидности, очень ограниченны. Животные обладают чувствующей душой, тогда как у людей – душа разумная. Однако это не значит, что человеку присущи: одна вегетативная, другая сенситивная и, наконец, третья, разумная. Ведь, согласно Фоме Аквинскому, у человека есть только одна душа, одна материальная форма, в которой заключены источник жизни, функции размножения и восприятия, вся интеллектуальная активность и свобода выбора. Это свойственно только одной человеческой душе, – нести в себе функции активного потенциального интеллекта Аристотеля и быть формой для тела. Именно душа образует тело человека, так как после смерти тело распадается и перестает быть живым организмом.

Поскольку Фома принимает аристотелевскую теорию души как формы тела, что вполне естественно, отвергает любые попытки построить модели, отождествляющие душу и тело, к примеру: с кормчим и управляемым им кораблем или мастером и применяемым им инструментом. Душа и тело составляют одно живое, ощущающее, чувствующее, желающее, волящее и думающее целое – единый организм. Может показаться вполне естественным, что, как и другие виды душ, вместе со смертью организма гибнет и человеческая душа. Тем не менее, Фома Аквинский стремится объединить психологию, основанную на учении Аристотеля, с верой в личное бессмертие. Так, он доказывает, что некоторые функции человеческой души выходят за пределы действия материи; таким образом, здесь как бы раскрывается духовная природа человеческой души, а потому душа не умирает вместе с телом. По-видимому, все это представляет собой попытку примирить два нестыкующихся положения, настаивая на том, что человек является одной, а не двумя субстанциями, и в то же самое время утверждать, что душа является субстанцией по своему собственному праву. Однако Фома понимает теорию о душе как форме тела вполне серьезно и даже доказывает, что душа, отделившись от тела, продолжает оставаться человеческой личностью, только что не умеет говорить, что вместе с тем не является ее естественным состоянием, поскольку по своей природе она есть форма тела человека. Тем самым он определенно допускает мысль, что «бессмертие душ является залогом будущего воскресения тел». То есть воскресение представляется ему необходимым, так как после смерти человеческие души не в силах пребывать в состоянии противоположном их природе.

С динамической точки зрения человек, подобно всем другим живым существам, стремится к воплощению своих потенциальных возможностей. Фома Аквинский, являясь последователем Аристотеля, утверждает, что по своей природе человек ищет «счастье» (beatitudo). Правда, может показаться, что это явно отличающаяся от вышеприведенной точка зрения – той, где человек стремится к реализации своих потенциальных возможностей. Но Фома Аквинский полагает, что человеческие возможности наиболее полно реализуются только в обладании конечным благом. «Блаженство» или счастье, взятое объективно, означает, что благо или добро, в обладании которым самореализуются потенциальные возможности человека, делает его счастливым или удовлетворенным. Взятое же в субъективном смысле, оно представляет собой деятельность, имеющую целью наслаждение благом, благодаря чему совершенствуются потенциальные возможности человека.

Для Фомы Аквинского, как христианина, высшим или конечным благом является обладание Богом, созерцание Бога на небесах. Тем не менее, отсюда никоим образом не следует, что это доступно пониманию каждого. Людям свойственно определять то, что является конечным благом для человека. Более того, если даже кто-то и верит в то, что созерцание Бога является его конечной целью, он не видит Бога так, чтобы сознательно по своей воле искать Бога. Более того, Бог может казаться невыносимым для разума, в силу запретов, налагаемым Им на определенные деяния, кажущиеся привлекательными. Тем не менее, обо всех людях можно сказать, что так или иначе они ищут Бога, но это не препятствует им сознательно останавливать свой выбор на каких-либо иных желаниях. Другими словами, если даже созерцание Бога в действительности является конечным благом для человека, он все равно свободен в своих намерениях преследовать другие жизненные цели, такие, как, например, удовольствие или власть.