История философии. Средние века

Отсюда не следует, что Фома считает философию и теологию не имеющими отношения друг к другу. Впрочем, по мнению Фомы, самый легкий способ постигнуть эти отношения – это взглянуть на эти столь непохожие науки в свете его представлений сверхъестественной цели человеческой и его предназначения. Он видит человека признанным достигнуть, посредством божественной милости и богоугодного образа жизни, непосредственного созерцания Бога на небесах. Для достижения этой цели человеку необходимо уже некоторым образом знать Бога и его волеизъявление. По этой причине познание Бога достигается и в философии, посредством человеческой мысли. Впрочем, «почти вся философия направлена к постижению Бога». Тут нужно заметить, что философское богословие является кульминационным моментом философского мышления и не обходится без прочих частей философии. Философия, однако, значима, во всяком случае, только для немногих людей, в то время как все люди призваны к познанию Бога. Более того, философское знание Бога, пусть и настоящее, ограничено и не распространяется на самооткровение Бога в Христе. Поэтому откровение нравственно необходимо, если все люди стремятся к достижению цели, для которой созданы. Ведь теология является наукой, которая имеет дело с божественным самооткровением о Христе и через Христа. Что же касается поведения человека, то разум действительно может иметь определенные представления об основных этических принципах. Философская этика сама по себе, тем не менее, ничего не знает о сверхъестественной конечной цели человека и о жизни во Христе, через которую последняя становится достижимой. Следовательно, хотя философская этика обосновывает разумные начала нравственной жизни, в определенных отношениях она ограниченна и поэтому нуждается в соотнесении с христианской этикой. В конце концов постижение Бога – как философское, так и богословское – подчинено и ориентировано на опытное, непосредственное познание, «посредством знакомства» в несовершенной форме достижимое в мистическом состоянии, а в совершенной в созерцании Бога на небесах.

Подобная обобщенная схема, естественно, не вполне соответствует представлениям Фомы Аквинского. Все это характерно для всех богословов. Так, ее можно найти у Бонавентуры. Однако Фоме Аквинскому присуще гораздо более глубокое, в сравнении с присущим большинству богословов, понимание ценности философских и научных исследований и того обстоятельства, что они обладают собственными методами и приемами, в которых обращение к авторитету не имеет решающего значения. Теология, «святое учение», обращается к Писанию и снискавшим доверие соборным определениям, но в философии обращение к авторитету является слабым доводом.

О познании с психологической точки зрения средневековыми схоластами написано достаточно, однако они не мучили себя вопросами, касающимися возможности познания вообще. Для Фомы Аквинского же очевидно, что мы обладаем знанием определенных истин – мы знаем то, что мы их знаем. В контексте дискуссии о духовном знании, самом по себе, он замечает, что «никто не осознает того, что он понимает, кроме того случая, когда он что– либо понимает; ибо понимание чего-либо предшествует пониманию того, что это понимается». В соответствии с этим, если нечто познается, то мы уже знаем, что знаем. И, познавая то, что мы познаем, мы в состоянии говорить о способности ума к познанию. В случае с Фомой Аквинским было бы ошибкой полагать, что всего лучше было бы начать с вопроса о способности познания вообще. Разумеется, можно полагать, что мы что-то знаем и в том случае, когда ничего не знаем. Несомненно, возможно ошибочное суждение. Но ведь есть возможность исправлять ошибки, и весь процесс распознавания и исправления ошибочных суждений предполагает, что мы способны понимать истинные утверждения и знаем, что способны к этому.