История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

Стремление аньяльцев к самостоятельности Финляндии впервые проявилось в действиях Йегергорна. Он, по уведомлению гр. Мусин-Пушкина, объявил, «что послан от всех финских войск засвидетельствовать об их нежелании воевать против России, о чем они объявили королю, когда пришли к Фридрихсгаму. Далее, Йегергорн продолжал: «Относительно короля все войска шведские, находящиеся при нем, одинакового мнения с финскими и, если Императрица Всероссийская изволит сделать пропозицию Финляндии, чтоб ей остаться независимой, то она тотчас на то согласится и король принужден выйти; а если бы он выйти начал упорствовать, то в таком случае употребят они меры более решительные»...

Еще определеннее заговорил Йегергорн о желании финляндцев видеть свою родину независимой, когда 31 июля (11 авг.) прибыл в Петербург. Здесь он открыл то, что было известно ему и немногим его единомышленникам.

О цели приезда Йегергорна Императрица не была предуведомлена, почему повелела своему тогдашнему фавориту А. М. Мамонову узнать о миссии майора. — Мамонов взял с собой полковника М. Гарновского, который, поместясь за перегородкой, был свидетелем всего доклада Йегергорна. Он сказал, что ни шведы, ни финны не были склонны к войне. Особенно она не благоприятствовала последним. Каков бы ни был её исход, следы кровавой борьбы долго сохранятся в Финляндии. Чтобы тем не менее побудить население к войне, король выставил Россию нападающей стороной. Финны и шведы поднялись на защиту своей границы. Но под Фридрихсгамом всем стало ясно, что не Россия, а король виновник настоящей войны. В виду этого финские полки объявили королю, что готовы защищать государство от нападения, но отказываются сами нападать на чужие земли. Вместе с тем финны отправили его, Йегергорна, к Императрице с прошением о восстановлении мира с шведской короной, но особливо с финнами, и о приведении шведского правления в такое положение, в каком оно находилось до произведенной нынешним королем революции. Дальнейшие пункты представленного прошения Йегергорна гласили:

«Чтоб со временем финнов, отделив от шведского правления, сделать независимым народом, собственное свое управление имеющим»; — и чтобы уступить финнам некоторые из завоеванных нами крепостей и мест, которыми финны владели до Ништадтского трактата.

Таков документ, открыто впервые связавший идею независимости Финляндии с делом аньяльцев.

Доклад А. М. Мамонова о поручении, данном Йегергорну, видимо доставил удовольствие Екатерине II, так как она сказала Храповицкому: — «Какая разница, между 1 августа (днем объяснения с Йегергорном) и 1 июля» (днем объявления ультиматума Густава III).

Под 1 авг. (1788 г.) у Храповицкого значится: ... «Пакет заключал в себе мемориал от всего финского войска, с депутатом присланный. Они просят независимости и утверждения границ... т. е. желают возвращения Кюменегорской провинции с Фридрихсгамом и Вильманстрандом».

Другой современник — гр. А. А. Безбородко, — которому пришлось ознакомиться с документом финляндцев, писал (5 авг. 1788 г.) к гр. П. А. Румянцеву: «Вашему сиятельству известно, что король шведский отступил от Фридрихсгама, по причине ослушания против него войск финских. Командующий сими войсками (К. Г. Армфельт) прислал сюда секретно депутата, изъявляя признание их... что они выводят войска свои из наших пределов, в чаянии на миролюбие Государыни и на её великодушие в предании забвению происшедшего, что они намерены обязать короля созвать сейм и сеймом трактовать о мире. Как они говорят общим языком и за Швецию, то намерение наше есть изъяснить им, что для утверждения на будущее время их покоя и благоденствия, и для избавления их от пагубной политики короля шведского всего приличнее им установить Финляндию областью независимой, обещая им в том подпору и пособие... Остается желать, дабы с помощью Божьей в сем крае надолго обеспечена была тишина общая».

Свое отношение к вопросу Екатерина II определила скоро и без колебаний; уже 31 июля 1788 г. она писала кн. Потемкину: «если они изберут способы те, кои их могут сделать от шведов свободными, тогда обязуюсь их оставить в совершенном покое». Двумя неделями раньше Екатерина, писала (17 июля) ему о приготовлениях к шведской войне, прибавив: «Есть еще маленькая штучка, которую изготовляю на севере королю шведскому, о которой еще говорить не смею, но быть может, что она действительнее будет многого иного».