О настроении отступавших русские могли судить по следующему ироническому письму неизвестного шведа, написанному из Борго 12 июля 1742 года. «Я бы почел долгом поспешить обрадовать вас, милостивый государь, известием о наших успехах, если бы не был вполне уверен, что слух о наших славных подвигах не только уже долетел до Швеции, но даже успел распространиться по всему миру. Кто теперь не узнает в нас славных потомков храбрых Свевов и Готов? Подумайте, мы в несколько часов сожгли в виду неприятеля Фридрихсгам, не потеряв при этом важном подвиге ни единого человека. Воображаю, как русские были изумлены, когда увидели, что мы смели у них перед носом сжечь несколько тысяч центнеров пороху, прекрасный цейхгауз, наполненный провиантом магазин и т. д. Вам, милостивый государь, не возможно себе представить, какая удивительная была иллюминация, когда в цейхгаузе лопались тысячи бомб и гранат, и множество 24-х фунтовых пушек разрывало между шведской и русской армиями. Окончив исправно эту иллюминацию, мы в довольно хорошем порядке прибежали до реки Кюмени, где начались новые иллюминации селами, пильными и мукомольными мельницами... Нельзя достаточно нахвалиться осторожностью наших генералов, которые умели все это исполнить без малейшего кровопролития, не смотря на то, что солдаты были взбешены, осыпали проклятиями трусость своих начальников и готовы были плакать с отчаяния, что им не позволяют драться. Если мы будем так продолжать, то я надеюсь скоро увидеться с своими друзьями в Стокгольме, да так скоро, что они даже вряд ли успеют окончить триумфальные ворота к нашему прибытию».
10 июля .1742 г. шведские войска расположились около деревни Стаффансбю. «Когда я вечером, — пишет пастор Тибурциус, — читал молитву королевской лейб-гвардии, то заметил что офицеры, стоявшие на коленях у своих барабанов, постоянно оглядывались на гору, находившуюся на другой стороне горы, в расстоянии 200-300 шагов позади меня. Это сильно возбудило мое любопытство, почему я, как только окончил молитву и войско запело псалом, оглянулся и увидел на горе весь русский генералитет, стоявший с обнаженными головами и молившийся вместе с нами; воздух был так тих, что русские могли слышать каждое слово».
«Мы стояли в болотистой яме, — продолжает Тибурциус, — где нас могли уничтожить артиллерией. Деревня Стаффансбю занята была полком Буске, но он не в состоянии был бы удержать этого поста, а остальная армия не могла подать ему помощи, в случае быстрого нападения русских. Шведов легко было отрезать от Абоской дороги, догадайся только русские снять небольшую стражу у моста при Гаммельстаде, и всем неизбежно пришлось бы сдаться на милость победителя. Вскоре генерал-аншеф заметил, что его обманули и утром 10 августа мы стали прокладывать новую дорогу к западу и, благодаря этому, удалось выйти на Гельсингфорсский путь. Счастье благоприятствовало нам: хитрый русский генерал Левендаль недостаточно исследовал местность, в чем сам сознался при капитуляции Гельсингфорса».
«Дело в том, что ниже моста берег залива был столь мелок, что рядом могли пройти от двух до трех сот человек, не погружаясь в воду ниже пояса. Если бы генерал Левендаль принял во внимание эту возможность, то мог бы в течение получаса беспрепятственно овладеть Гельсингфорсом со всеми нашими магазинами и упреждениями».
У Гельсингемальма шведы вновь обрели одну из прекраснейших позиций, которыми так изобилует Финляндия. Правый их фланг прикрывало море, левый — река Ванда. Перед фронтом находилось обширное болото с узким проходом, по которому могли одновременно следовать не более 8-10 человек. По мнению Манштейна, на этой позиции можно было задержать русскую армию на несколько месяцев. — Гр. Ласси со своим штабом не раз осматривал позицию и пришел к выводу, что нападение на нее невозможно.
Здесь, недалеко от Гельсингфорса, Левенгаупт, казалось, намеревался решить свою судьбу. Письмо правительства освободило его от обязательства выслушивать мнение командиров. Он обратился с трогательной речью к финским полкам, по поводу их значительных побегов. Генерал сказал, что даст им теперь случай сразиться с неприятелем. «Дай Бог, чтобы это случилось», — отвечали финны. Они были довольны подобным решением и обещали не сдаваться.
Однако, приняв во внимание ряд других обстоятельств, Левенгаупт отдал приказание отступать.
Между начальниками господствовала заметная рознь, офицеры продолжали уезжать на риксдаг. Солдаты пали духом. Последние отступления вызвали новые побеги. Когда значительная часть Нюландии оставлена была на произвол судьбы, солдаты этой местности каждую ночь уходили большими партиями, не смотря на угрозы генерала. Болезни продолжали свирепствовать. 440 гвардейских рекрутов и 476 выздоровевших солдат составляли все то подкрепление, которое примкнуло к армии у Гельсингемальма.