История Финляндии. Время Елизаветы Петровны

В Гельсингфорсе шведы были заперты небольшой русской армией. «Здесь мы очутились, как бы в мешке», — пишет участник похода, граф Хорд. Через два-три дня в лагере стал ощущаться недостаток в сене и соломе. Стали убивать лошадей, а часть их отпустили на волю, и они достались в добычу казакам. Жизненных припасов было в избытке, потому что плавучий магазин стоял в гавани, в виде шведских нагруженных галер. Значительный недостаток ощущался в дровах, почему в Гельсингфорсе срывали некоторые дома и увозили их в лагерь на топливо.

Вообще положение шведов было безопасное. Но пал дух в армии. Солдаты, желавшие сражения и обманутые в своих надеждах постоянными отступлениями, были озлоблены и среди них рождалось подозрение и презрение к начальству. Русские старались чрез разведчиков заманить к себе финнов, отвлечь их от шведских знамен и поселить среди них сомнения; с этой целью, между прочим, распространяли слух, что Императрица намерена сделать герцога Голштинского князем самостоятельной Финляндии. У большинства офицеров, по-видимому, мысль о наступающем риксдаге заглушила всякое чувство воинской дисциплины и военного долга. Король приказал, чтоб каждый полк, находившийся в походе, выслал только одного офицера в риксдаг, и чтобы те, которые являлись главой дворянского рода, уполномочили оставшихся дома родственников занять свои места в рыцарском доме. Несмотря на это, офицеры уже в начале июля толпами отправились на риксдаг, одни с разрешения Левенгаупта, другие, не спрашивая его согласия. Старшие офицеры подавали дурной пример. Поводья все более и заметнее выпадали из слабых рук Левенгаупта, особенно после того, как некоторые офицеры безнаказанно не исполнили его требований. В конце кампании он жаловался, что офицеры неаккуратно представляли ему рапорты, и что они не достаточно быстро повиновались ему. Он пал духом и полагал, что его предали. Во время отступления от Думарбю он разъезжал под пулями в белом плаще и, казалось, в отчаянии искал смерти воина.

Фельдмаршал Ласси и генерал Кейт, осмотрев позицию шведов у Гельсингфорса, убедились, что атака её представляет большие трудности в виду того, что приходилось наступать по дефиле, подверженному сильному огню шведских батарей. Граф Ласси заметил, что неприятель своими флангами примкнул к заливам; впереди их лагеря находилась крутая гора, вооруженная орудиями. В заливе виднелось немалое число их судов. На консилиум был созван весь наш генералитет, решивший, что атаковать рискованно. Неприятель был в то же время окружен нашими силами и уйти он мог только морем, если наш флот ему не воспрепятствует. Шведам, очевидно, оставалось или уйти на судах, или «акордоваться», или, наконец, пробиться сквозь наши ряды.

«Как я от всех приезжих слышу и сам сколько могу помнить, что Гельсингфорсская ситуация весьма крепка», — писал А. Румянцев, — и потому фельдмаршала не обвиняли за то, что он не отважился на атаку.

Положение обеих сторон заставляло желать мирного исхода. От дезертира узнали, что «мира все охотно желают». О финских полках ходили слухи, что они при известных условиях лучше готовы сдаться на аккорды, нежели драться. Начались переговоры о капитуляции.

Итак, борьба воюющих сторон сосредоточилась около Гельсингфорса. В это время русский флот имел случай оказать решающее влияние на исход кампании, если бы во главе его не стоял адмирал Мишуков, проявлявший систематическое пассивное сопротивление всем предъявленным к нему требованиям. По «всенижайшему рассуждению» гр. Н. Ф. Головина, шведским кораблям, вошедшим в Гельсингфорсские шхеры, угрожали немалые трудности, вследствие узких выходов и входов. Но адмирал Мишуков, — придерживаясь своей прежней тактики «консилиумов», а также ссылаясь на неблагоприятные ветры и на отсутствие провизии, — не торопился и ничего полезного для хода дела не предпринимал.

14 июля 1742 г. капитан флота Бараков взял в плен два шедших из Гельсингфорса шведских судна и захваченные с них письма прислал в адмиралтейств-коллегию. «В тех письмах писалось о худом состоянии сухопутной и морской неприятельских сил... ибо финляндцы из армии непрестанно, бегут, а офицеры почти без остатку от полков в Швецию едут, а флот наивящше в крайнем состоит бессилии от многого числа умерших и в протчем от недостатку, и единым словом бедствие свое за гнев Божий сами чувствуют». По письму шкипера Беткиера из Гельсингфорса, господину Шварцу в Стральзунде от 26 июля видно, между прочим, что «в Финляндии шведы разоряют свою землю больше, нежели неприятель». В письме от 27 июля г. Клопштоха из Гельсингфорса к отцу в Стральзунд говорится: «рядовые люди с охотой желали бы биться, но генералы ордера не имеют, и когда принуждены были идти назад, то рядовые зубами скрыпели, так что пена у рта стояла, и плакали; да и много из офицеров, смотря на них, принуждены были плакать». Общее положение шведов таким образом несколько определилось.