Гр. Ласси предпочел переговоры с главнокомандующим шведской армией. Из лагеря при Лилла Хуплакс (17 авг. 1742 г.) он отправил письмо к генералу Левенгаупту, указывая, что держит гор. Гельсингфорс «взаперти», что шведское войско на сухом пути отрезано, что русские силы превосходят их, что «никакой иной ретирады» нет, кроме той, которую «ваше превосходительство может предпринять водою».
Земля будет разорена набегами нашей нерегулярной кавалерии. Своими войсками вам ее не защитить. Вы навлечете на себя «плач и вопли бедных страждущих обывателей». «В рассуждение приимите, что земля, с обретающимися в оной крепостями Фридрихсгамом и Нишлотом, взята, кроме одного местечка, на котором ваше превосходительство, с состоящей под вашей командой армией, заперты. Великое герцогство Финляндское почитай вовсе занято». На основании этого гр. Ласси предлагал «снисходительную капитуляцию» и ожидал «незамедлительного ответа».
На другой же день гр. Левенгаупт ответил. Вез «апробаций» он не мог высказаться. Указал, что ведутся мирные переговоры, что он не может быть ответственным за вопли и плач многих неповинных...
Неизвестно, имели ли успех о переходе к Ласси соблазнительные его предложения, распространявшиеся у Гельсингфорса среди начальников и солдат финских полков. Но, несомненно, что равнодушие к службе высшего шведского начальства заметно возрастало. Когда офицеры, не уехавшие в Стокгольм на риксдаг, сказались больными, то Левенгаупту трудно было найти полковника, могущего отправлять службу генерал-майора. Протокол военного совета показывал теперь совершенно другие имена, чем в Кюменьгороде; капитаны несли службу полковых командиров. Равнодушие шведов граничило с явной изменой. Здесь и там стали раздаваться неясные речи о капитуляции, на которую хотели склонить генералов. Пехотные офицеры обратились уже к Буске, прося его передать генерал-аншефу их письменное прошение об этом; но Буске офицеров не принял и прошение их не прочел. За пехотными офицерами последовали кавалерийские начальники, явившиеся к Дидрону. 16 августа офицеры настолько подняли свои голоса, что их заявления походили на открытый бунт. Видно было, что Ласси не оставался без внушения со стороны шведов, так как его адъютант Бестужев, прибыв 17-го к аванпостам шведского лагеря, стал предлагать им сдаться на честных условиях. Как образец шведам предлагали принять недавно заключенную капитуляцию Нейшлотского коменданта.
Граф Левенгаупт созвал генералитет. Старый Буске вызывался встать во главе войска, чтоб ударить на врага, находя, что лучше умереть с мечом в руке, чем сдаться; но другие указывали на то, что нельзя достичь значительных успехов с несогласной и негодующей армией, начальство которой уже несколько дней настаивает на таких же предложениях, какие сделаны графом Ласси. Предвидели, что все более заболевающая армия, как бы она ни была готова к обороне, к осени неизбежно будет находиться еще в более затруднительном положении. Однако, без представления всего вопроса на заключение правительства, никто не соглашался на капитуляцию; хотели предложить Ласси перемирие на несколько недель и испросить паспорт для отправки курьера в Стокгольм. Майор Горн, побывавший с письмом об этом в русском лагере, вернулся оттуда с устным заявлением, что русские не могут дать ответа на предложение Левенгаупта и ожидают от него иных депеш, так как предложение о перемирии имеет в виду исключительно интересы одной Швеции.
Граф Левенгаупт вновь созвал совет, на который собрались 26 офицеров и генералитет. Он сообщил им ответ Ласси и уговаривал не спешить.
Среди этих переговоров из Стокгольма прибыли вице-адмирал Риддерстольпе и Каульбарс с повелением от короля, чтобы граф Левенгаупт и ген. Будденброк явились в столицу и дали государственным чинам отчет о своих действиях. Власть над армией перешла в руки Буске (Bousquet).
Престарелый генерал Буске верно служил шведской короне с тех пор, как в битве при Фрауенштадте, в чине капитана, попал в плен к шведам. Опытный и образованный он являлся воином по призванию, о котором говорили, что у него львиное сердце. Теперь во главе шведской армии находился начальник, который мог служить прекрасным примером для подчиненных, но было уже поздно...
Граф Ласси подавал вид, что намерен обрушиться на шведские окопы и своими приготовлениями, вероятно, немало подействовал на ослабевший дух осажденных. 20 августа по первой дивизии состоялся приказ о том, что «завтрашнего числа армия её Императорского Величества... вероломного и гордого неприятеля атаковать имеет», при этом «под смертною казнию запрещается, чтобы ни единый верноподданный её Императорского Величества не утруднился в обдирании побитых мертвых тел...». Переговоры о капитуляции тем не менее продолжались и, наконец, 24 августа заключено было следующее условие: