Носились смутные слухи о том, что посланные из городов и селений Вестерботнии приезжали в (финляндскую) Эстерботнию, с целью разузнать у русского начальства, могут ли они, добровольным подчинением, рассчитывать на такое же мягкое обращение, какое испытали тогда жители Эстерботнии. По мере того, как русские успехи в Эстерботнии достигли до самого Кеми, наш главнокомандующий, надеясь на благоприятное настроение,велел письмом уговорить градоначальство в Торнео искать защиты русской императрицы. Но бургомистр передал письмо начальнику шведского отряда Фрейденфельдту, и он ответил на него ударом меча, покончившим с попытками возбуждения населения. В Кеми стоял русский отряд в 350 чел., преимущественно казаков. Жителей созвали для принесения присяги императрице. Но прежде, чем они успели последовать призыву, Фрейденфельдт напал на русских в 2 часа утра (24 ноября 1742 г.), изрубил 50 чел., а остальных отогнал настолько далеко, насколько шведские лошади в состоянии были преследовать, причем шведы завладели запасом нашего сена и отобрали от 30 до 40 казацких лошадей.
Таким образом, северная часть Эстерботнии была пока отрезана от русских. Остальная Финляндия находилась в их руках.
По окончании войны, Правительствующий Сенат рассматривал предположение фельдмаршала графа фон-Ласси о расположении в Финляндии русских войск на винтер-квартирах и при этом, — приняв во внимание, что страна, «как от российской, так и от шведской армии не без разорения была», и что фуражного довольствия там не достает, — определил оставить в Финляндии весьма незначительное число наших войск. Часть казаков и калмыков решено было расположить в стороне Олонца (в Белозерской провинции), а грузинцев совершенно отпустить домой. В резолюции сената между прочим значилось: «ноне же оные (грузинцы?) в Финляндии потребны были для разорения неприятельских деревень и прочих мест, а ныне уже к тому нужды нет, ибо Финляндия вся пришла в подданство её Императорского Величества». Галер в Финляндии для охраны берегов оставлено было всего 24; они находились в Гельсингфорсе и Фридрихсгаме. Остальные силы (3 кирасирских, 16 драгунских и 33 пехотных полка) вернулись в окрестности Петербурга и в Эстляндию, а часть драгун даже в Москву для «урекрутирования». Корабельный флот зимовал в Ревеле и Кронштадте, а галеры частью в Петербурге.
Капитуляцией в Гельсингфорсе великая драма была окончена. Остальные события 1742 года интереса не вызывают, почему можно перейти к некоторым итогам.
Кампания 1741—1742 гг. была потеряна Швецией. И неудивительно. «Я не видел и не помню похода, — говорит один из участников его, — в котором вели бы себя менее умно и сделано было больше ошибок». Еще резче отозвался другой её участник, Тибурциус. По его мнению, «вся война представляется цепью глупостей, чтоб не назвать ее изменой». В том же смысле высказались многие менее известные современники. «До того дошли, что неприятели никакого сопротивления себе не видят, но им дали волю во всей земле до Фридрихсгама жечь и палить».
«Ныне я увидал и вижу, и по коже меня подирает, в какой генеральный страх наши (шведские) люди пришли». «И все домой и только мира желают». «Начальники в такой страх приведены, что и супротивления чинить в состоянии не находились». «Финляндия ныне совсем уже пропала». «Прежняя шведская слава весьма исчезла» и т. д.
Иногда шведы отступали столь быстро, что в течение нескольких дней их положение высматривалось при помощи зрительной трубки. У Гельсингекирки шведы застоялись; по ним дали выстрел из пушки, и они побежали в беспорядке. Финляндия была ими оставлена, потеряна...
Несомненно, что кампания велась шведами самым несообразным образом. Об этом двух мнений быть не может.
Чувство национальной гордости воинственных и храбрых шведов было оскорблено. Неудачи повергли население в уныние. Общественное мнение требовало наказания виновников гибельной войны. Но кто же они, главные виновники позора? Каждый определял их по-своему. Одни осуждали трусость финнов, другие винили Левенгаупта, третьи не могли слышать имени Будденброка.
Участник войны, граф Хорд, удрученный досадой и беспокойством за положение шведов, сравнивал тех из них, которые жили в начале (XVIII) столетия с современниками печального похода. «Сорок лет прошло с тех пор, как Карл XII с 8.000 шведов разбил 80.000 (?) русских: правда, что образ правления должен влиять на характер и нравы общества и моральную невозможность совершать великие дела в государстве, ставшем теперь добычей партий, каждый отдельный член которых следует лишь своему произволу и тщеславию».
Пастор Тибурциус, также участник неудачного похода, первый из шведов написавший обстоятельный очерк войны 1741—1742 гг., первый же подвел итоги тем ошибкам, которые, по его мнению, допущены были разными лицами. Его перечень не лишен односторонности. Как современник событий, он поддался общему мнению, осуждавшему прежде всего несчастного Будденброка. Но тем не менее перечень недочетов, сделанный Тибурциусом, заслуживает внимания.