Когда вскоре по приезде Армфельта в Петербург, заговорили о его кандидатуре на пост начальника края, он, заявляя, что это назначение явилось бы для него «величайшим несчастьем», прибавляет: «Кроме того, генерал-губернатор, которого мы имеем, для Финляндии бесценен, и никогда не может быть достойно заменен». От принятия должности генерал-губернатора Г. М. Армфельта очень предусмотрительно предостерегал его друг и тонкий дипломат Эренстрём, опасаясь, что, находясь вдали от Петербурга, не будет знать, что делается во дворце и в министерствах. В свою очередь Армфельт, присмотревшись, какими средствами в русской столице добывается успех, предлагал Аминову, при встрече «с финской вежливостью» и «русскими крючками», не обращать на все это внимания и идти по своему пути прямо вперед — вот и весь секрет. В конце же 1810 г. в письме Армфельта выражено не совсем понятное его желание. «Никакой службы и никакого начальства в Финляндии я не принимаю, — если б даже это было полезно как для меня, так и для края, — но если в России произойдет какое-нибудь распоряжение и их политика потребует большего сконцентрирования их власти, когда Финляндия, само собою разумеется, сделалась бы на время самостоятельной, тогда я согласился бы сделаться President du Congrès».
«Доброжелательный и преданный Финляндии Штейнгель, — по заявлению молодого историка Кастрена, — как чужестранец, не мог вникнуть во все новые дела, с которыми пришлось встретиться, а также не в состоянии был понять те стремления, которые сила самосохранения диктовала финскому народу. По крайней мере в начале его службы не обходилось без затруднений, хотя гр. Штейнгель отнюдь не делал себя органом какой-либо исключительно русской политики в Финляндии».
Затруднения происходили прежде всего от непонятной робости и зависимости действий Штейнгеля.
Штейнгель своим «незнанием правоведения» и малым пониманием русских интересов дважды посодействовал увеличению власти финляндского совета: в первый раз, когда вырабатывалась инструкция генерал-губернатору, и второй — когда предложил войти с ходатайством о предоставлении правительственному совету права окончательного решения всех уголовных дел, «не касающихся до лишения жизни подсудимых», и замещения разных вакансий, исключая мест гг. членов совета и ландсгевдингов (т. е. губернаторов)».
Почти все известные нам факты из службы Штейнгеля в Финляндии распадаются на две категории: или они показывают, насколько его опекали финляндцы, или же свидетельствуют о том, что он, при всей своей снисходительности, не в состоянии был поладить с ними, в виду их неумеренных домогательств, и подавал просьбы об отставке.
Во время войны 1808 — 1809 г. переписка по делам Финляндии направлялась в министерство иностранных дел, из которого докладывалась товарищем министра, графом Салтыковым. Такой порядок существовал не долго, примерно, с февраля до конца 1808 г.
31-го мая — 12 июня 1808 г. Спренгтпортен, в письме к графу Румянцеву, указал русскому правительству на тот дурной тон, который начался среди жителей завоеванной Финляндии и дальнейшее распространение которого в народе, известном своим своенравием, являлось нежелательным. Сделав оговорку о незнании им, откуда правительством получались сведения, требуемые по делам Финляндии, он счел своим долгом сказать, что допущены некоторые слишком легкомысленные распоряжения, которыми недоброжелательство легко может воспользоваться. К числу неудачных мероприятий он отнес взыскание казенных недоимок за 1807 г., строгое распоряжение относительно бостелей и т. п. Средством исправления накопившихся недочетов Спренгтпортен по-прежнему считал выслушание голоса земских чипов, хотя в данное время он очень ограничивал их содействие правительству. «Созыв сейма, — говорит он, — верьте мне, единственная мера, которая может успокоить умы и вернуть доверие; я ручаюсь за покорность, верность и преданность финского народа, ибо оп любит своего монарха, привязан к его личности, и соединение его с Россией в основе составляет тайное желание каждого просвещенного индивида. Следует только уничтожить предрассудки, которые еще господствуют в низших слоях народа, и предрассудки исчезнут, когда он увидит, что заботятся о его благосостоянии с серьезным намерением улучшить его». — «Для этой цели, — говорится далее, — было бы, вероятно, очень полезно учредить здесь, в Петербурге, комитет из нескольких просвещенных людей, которые занялись бы этим под присмотром Его Величества и его министров. В комитете все, что относится к Финляндии, могло бы обсуждаться открыто и лояльно, без темных и случайных пояснений, которые представляются тем более опасными и вводящими в заблуждение, что секретно обыкновенно проводятся не лучшие намерения; честные люди выступают открыто и не боятся ни чьих расследований».