Тогда же, 11 декабря 1811 г., на имя финляндского генерал-губернатора Штейнгеля последовал рескрипт следующего содержания: «Вам известны уже намерения Мои о соединении обеих Финляндий. Признав нужным предположения сии ныне привести в действие, препровождаю к вам Манифест для предложения его Финляндскому Совету и для обнародования установленным порядком. С состоянием сего Манифеста, власть генерал-губернатора Финляндии, вам вверенная, сама собою распространяется уже и на Выборгскую губернию. Выборгскому гражданскому губернатору предписал Я, вместе с сим, во всем к вам относиться. Вы не оставите снабдить его подробными наставлениями, чтобы ускорить устройство сей губерний на правилах с прочими единообразных, и каким образом, между тем, он должен поступать в её управлении. Вам предоставляю Я избрать и представить мне четырех кандидатов, из обывателей Выборгской губернии, для определения в Совет. Вы не оставите настоять, чтобы кандидаты для составления комитета в Выборге немедленно были избраны и Мне представлены. Число их предоставляю вашему усмотрению». Об учреждении сего комитета состоялся особый Манифест 19 января 1812 г.
Итак, несколькими росчерками пера тысячи коренных русских жителей Выборгской губернии были превращены в полу-иностранцев и поставлены под воздействия совершенно чуждых им шведских законов. Явление, конечно, беспримерное в истории других стран.
В начале января 1812 г. Комиссия по Финляндским делам препроводила Ф. Ф. Штейнгелю «подписанное Его Императорским Величеством собственноручное постановление об образовании Выборгской губернии наподобие прочих губерний Финляндии, как равно сделанное на французском языке сочинение (вероятно записка Армфельта, который подписал и это письмо к Штейнгелю), Его Императорским Величеством Высочайше рассмотренное.
Реформа была проведена столь поспешно, что сейчас же обнаружился ряд пробелов: в Манифесте оказались упущенными многие существенные отрасли правления. Создалась необходимость дополнительного указания с высоты трона и Армфельт пишет проект нового постановления, которое — как и все, что он представлял Государю, — было составлено на французском языке».
В Манифесте от 11 — 23 декабря 1811 г. ни слова не было упомянуто о правах обитателей старой Финляндии, хотя Армфельт в своих «размышлениях» предлагал особое торжественное удостоверение тех прав, которыми пользовались их братья на западе. Необходимость поэтому нового закона была мотивирована Армфельтом в следующих выражениях: «После того, как Его Императорское Величество в Манифесте всемилостивейше объявил свое желание поставить дела в старой Финляндии в такое же положение, как и в новой, является необходимость установить надлежащие меры, посредством которых возможно будет в скорейшем времени этого достигнуть.
Одна (провинция), которая только что оправилась от несчастий войны, представляет цветущий вид; другая, которая пользовалась столетним спокойствием, представляет одно только запущение. Единственная причина разорения этого края заключается в том, что местное его управление допустило угнетение земледельческого класса, составляющего, однако, действительную силу государства. Это обстоятельство препятствует правительству принять какие-либо меры к улучшению положения дел.
Было бы преступлением скрывать истину от Монарха. Недоброжелательство и невежество тех, которые в течение многих лет управляли этой несчастной провинцией, привели в упадок все учреждения, дела и лица. Известно, что те же причины повергли в варварство и бедствия самые образованные нации, жившие под прекраснейшим небом земли. Тем большее влияние, вследствие этого преступного нерадения, испытал финский народ, обрабатывавший свою неплодородную землю под 60° (северной) широты.
С тех пор, как уважение к личной безопасности и имуществу должно было отступить перед своеволием, Финляндия быстро стала приближаться к своему физическому и моральному падению. Несправедливость всегда будет истощать государство и подданных. На земельные книги более не обращают внимания, и с 1728 г. они не подлежали пересмотру. Крестьянин, который на основании закона являлся свободным и испокон века сам был землевладельцем, постепенно прикреплялся к земле, и должен был подчиняться совершенно произвольному суду, каковой чинили помещики.
Характер народа начал портиться. Бывшие трудолюбивые, прилежные и послушные жители, стали ленивыми и упрямыми, а иногда приведены были даже до отчаянных поступков.
Землевладельцы дворяне, которые считали вымогательство лучшим средством для увеличения своих доходов, не нажили себе богатств — это можно сделать только посредством просвещенной экономии, — а напротив в большинстве случаев разорили себя. Правосудие, которое прежде беспристрастно отправлялось при помощи немдеманов и под надзором гофгерихта, теперь стало продажным средством для притеснений, и пренебрегается даже самими судьями. Ренты, хотя и умеренные, уплачиваются неаккуратно. Школы крестьян пустуют.