История Финляндии. Время императора Александра I

В начале екатерининского царствования тогдашний первоприсутствующий в коллегии иностранных дел граф Н. И. Панин вверил управление своей канцелярии финляндцу Максиму Алопеусу (брат Давида Алопеуса), который и стал покровительствовать своим единоверцам, как пришлым из Германии, так и уроженцам Прибалтийского края. В малолетстве Густава IV Адольфа Д. Алопеус попал в Стокгольм, в качестве секретаря посольства при русском министре Будберге, и, проявив большую способность, сделался потом сам министром. Его живой и подвижный темперамент доставил ему в Швеции прозвище «Галоппеус» (мчавшийся галопом или сумасшедший); судя по различным мемуарам того времени, он не был persona grata при шведском дворе. Много шума произвело арестование его, по приказанию неуравновешенного в своих действиях короля. Фактически Алопеус не был предупрежден о начале русских военных действий в Финляндии, и шведское правительство в захваченном его архиве не нашло доказательств его хитрости или интриги. Потом он был вывезен из страны одним шведским офицером, не потерпев при этом дальнейшего насилия.

Шельдебранд говорит, что по духу Алопеус был русский: хитрый, предприимчивый, по-своему вежлив, искусный дипломат. Когда Алопеусу пришлось принять участие в Фридрихсгамских переговорах, то он — при отделении Финляндии от Швеции — стал настаивать на том, чтобы границей служила область расовая и языка р. Кеми, а не случайная географическая линия у Торнео или Каликса. Желание Алопеуса сводилось к округлению территории с финским населением. По мнению аккредитованного несколько лет тому назад в Стокгольме русского министра Е. Ф. Бютцова, Алопеус преследовал не цели России или Швеции, или точнее сказать не цели по-шведски говорящих финнов, а дело Финляндии. Он хотел округлить все населенное финскими племенами пространство в одно целое. Трудно в настоящее время судить о причинах, побудивших Алопеуса действовать в этом вопросе в указанном направлении, но, несомненно, что он достиг существенных результатов, так как вместе с Г. М. Армфельтом явился затем передовым носителем мысли о воссоединении Выборгской губернии с остальной Финляндией.

После Д. Алопеуса остался обширный дневник. Он вел его на четырех языках, но преимущественно на немецком и французском, русский же язык встречается реже финского. Финляндец, имевший случай несколько ознакомиться с дневником Д. Алопеуса, предполагает, что он руководился известным изречением доцента Арвидсона: «мы не шведы, русскими мы не хотим стать, поэтому мы должны быть финнами». Что Алопеус остался финном — заявляет местный современный историк, — вытекает также из Высочайшего рескрипта 11 ноября 1819 года, где между прочим говорится: «Нам особенно приятно вспомнить ту вашу деятельность, который вы принесли пользу вашей родине — Финляндии».

В Петербургских кругах того времени Д. Алопеус ни особым расположением, ни доверием не пользовался. О нем говорилось, «что он сам финн»; и особенно неприятны были его интимные реляции с бывшим генералом русской армии, герцогом Вюртембергским, наместником в Выборге, который хотя и являлся дядей по матери Александру I, тем не менее, был рьяным приверженцем Наполеона и впоследствии принимал участие в боях против России. Оскорбленный недоверием с обоюдных сторон, Алопеус вскоре отказался от русско-финских дел и искал себе за грающей нового поля деятельности.

Его дипломатический соперник по переговорам в Фридрихсгаме — Шёльдебранд — дает о нем не совсем лестную характеристику в своем дневнике. Шёльдебранд пишет: «Д. Алопеус, вооружившись безуспешною хитростью, с одной стороны, казалось, стал действовать с нами откровенно и втихомолку становился даже несколько на нашу сторону, а с другой стороны, в присутствии Румянцева, говорил нам неприятности» (15 окт. н. ст. 1809 г.). Не лучше вел себя его брат. В одном из наказов нашим дипломатическим представителям, по вступлении в должность канцлера, граф А. Р. Воронцов, в следующих выражениях определил свою политическую точку зрения: «Я никогда не был ни французом, ни англичанином, ни пруссаком, ни австрийцем, но всегда и во все времена — добрым русским. Главная цель моя — благо России, её процветание и счастье». Достойно замечания, что депеша эта была обращена к посланнику нашему в Берлине, Максиму Алопеусу, не без основания слывшему ревностным приверженцем и покорным слугою прусского двора. Хорошо постигший его граф Ф. Р. Ростопчин писал около того же времени: «Уж лучше — было бы просто выплачивать его жалованье непосредственно графу Гауквицу», первому министру короля Фридриха Вильгельма III. Следовательно, Максим Алопеус принадлежал кь тем дипломатам, которые «созидали свою карьеру, торгуя интересами России».