История Финляндии. Время императора Александра I

В 1822 г. вопрос о Выборгской губернии вновь был поставлен на очередь с особой остротой. Дело шло об её расчленении. В августе Р. Ребиндер уведомил генерал-губернатора Штейнгеля, что Государь повелел Артиллерийскому Департаменту представить заключение о необходимости, отделения от Финляндии Кивинебского прихода, после того, как имение Линтула, занимавшее весь этот приход, было выкуплено в казну и отдано в ведение Сестрорецкого оружейного завода. Артиллерийский Департамент усмотрел, что, вместе с Кивинебом, необходимо отделить также приход Новая Кирка, в виду того, что его лес «уже со времен Петра Великого» принадлежал Сестрорецкому заводу. Дело рассмотрели в общем собрании сената, причем финляндский прокурор 24 января 1823 г. представил особый мемориал, в котором вполне согласился на отчуждение Кивинебского прихода, так как имение Линтула перешло в собственность Его Императорского Величества и не согласовалось бы с коренными законами края, чтобы Монарх непосредственно владел землею в Финляндии. Прокурор прибавил, что приход Кивинеб расположен около самой столицы государства и его обыватели по обычаям, нравам, языку и религии более принадлежат Петербургской, чем Выборгской губернии, и более знакомы с русским управлением и законами, чем с действующими в Финляндии. Иное дело приход Новая Кирка, почему прокурор просил об оставлении его в составе Выборгской губернии.

О впечатлении, произведенном этим вопросом на финляндцев, можно судить по письму Ребиндера (декабрь 1822 г.) к Валлену, который тогда был прокурором Финляндии: «Печальные последствия воссоединения Выборгской губернии все более и более сказываются. Уже больше не скрывают той ненависти и вражды, какие были вызваны этим актом среди русской аристократии, всех министров и всех тех, которые в Петербурге имеют влияние. Сам Царь иногда бывает нетерпелив и в дурном расположении духа, когда его осыпают жалобами, как со стороны жителей, так и со стороны русских властей. Неравная борьба не может долго продолжаться без того, чтобы мы не сделались жертвами этого гнусного дела. До сих пор я старался выиграть время, но я должен, наконец, вернуться к донационному вопросу, который пугает меня. Единственное средство спасти нас было бы согласие Государя расстаться с этой несчастной областью, в которой расположены большинство донационных имений».

В январе 1824 г. Ребиндер доложил дело Государю, и затем сообщил Валлену 18-го числа: «Наконец настал день, когда я представил Государю этот замечательный документ. Его Величество прочел его с большим вниманием, а по прочтении его, он сделался очень серьезным, говорил с четверть часа и окончил решительным отказом относительно проекта. Доводы, на которых Государь основывал свой отказ — г. Гартман даст вам детальный отчет о них, — были настоящим триумфом для Финляндии».

На первых же порах по отторжении Выборгской губернии дважды кряду пришлось изменять границу между Финляндией и Россией. Область Сестрорецкого оружейного завода принадлежала частью старой Финляндии, частью Петербургской губернии. Подобное разделение найдено было неудобным, и Государь постановил, чтобы Сестрорецкий участок целиком вошел в состав Петербургской губернии; об этом сообщено было как финляндскому правительственному совету, так и подлежащим властям Империи. Но несколько месяцев спустя Государь изменил свое решение и повелел, согласно проекту директора Сестрорецкого оружейного завода, подполковника де-Ланкриса (de Lancrys), упомянутый участок присоединить к Выборгской губернии.

Вскоре по вступлении на престол Александра I, лучший его друг поляк-патриот, князь Адам Чарторыйский, заменил канцлера Воронцова и поставлен был во главе нашего дипломатического ведомства. Возможно ли, чтобы такой поляк пользовался неограниченным доверием Императора и был посвящен во все государственные тайны? «Все усилия его политики были направлены к осуществлению польско-патриотической мечты, и ей подчинены все прочие политические соображения». При Адаме Чарторыйском в наше дипломатическое ведомство начался прилив иностранцев всех национальностей. Чем менее политика петербургского двора становилась русскою, тем более нуждалась она в преданных орудиях, а такими орудиями могли служить ей только чужеземцы и всякого рода эмигранты. «С каждым днем встречаем мы все новые и новые иностранные имена в нашей дипломатии: француз Убри, эльзасец Анштет, венецианец Мочениго, корсиканец Поццо-ди-Ворго, корфиот Каподистрия, все они были приняты в это печальное время на русскую дипломатическую службу несмотря на то, что ни один из них не имел ни малейшего понятия о России, не знал даже русского языка». Русский язык... да он был им и не нужен, так как, по выражению Поццо-ди-Ворго, их пригласили не для специально русских, а для так называемых «общих дел».