История Финляндии. Время императора Александра I

«Напрасно ты думаешь, — отвечал Закревский, — что я располагаю оставаться в Финляндии. Напротив, я прежнее имею намерение ехать туда, пробыть назначенное мною время и показать, что я не упрям и готов исполнить волю Государя... После двух докладов по Финляндии я еще более убедился, что полезен быть не могу, и Государь никак не полагает, чтобы финны ненавидели русских, тогда как это заметно почти на каждом шагу. Впрочем, в звании моем теперешнем я не могу оказать никакой пользы моему отечеству, а что финны меня хвалить или ругать будут, для меня все равно. Послужа в своем отечестве, я иначе думаю и служу для того, чтобы соотечественники трудам моим отдавали полную справедливость. Вот для чего мы живем на, свете. В Финляндии мне будет и трудно, и скучно; по назначенное время вытерплю, если позволит здоровье».

В числе пожеланий, высказанных Закревскому но поводу его нового назначения, обращает на себя внимание следующее: «И так Всевышнему... угодно было внушить Помазаннику Своему, да поставит Он вас наместником своим в области иноплеменной, различествующей верою, законами и правами, да творите в пей суд правый, да бдите о спокойствии и целости её, да внушаете в жителей покорность к обладателю их, да руководствуете сердцами и мыслию их не к частному благу, но к общей всей России, нового их отечества».

Закревский имел случай раньше своего назначения генерал-губернатором значительно ознакомиться с Финляндией, так как во время войны 1808–1809 гг. он состоял адъютантом у графа Каменского и участвовал в сражениях при Оравайсе, Сарвике, Куортане и Салме.

Капитан Арсений Андреевич Закревский, который заведовал всем у графа, походною канцелярией, казенными и собственными его деньгами и целым домом, а в сражениях всегда бывал при нем, ловил на лету его приказания и переводил их с быстротой вихря под неприятельскими ядрами и пулями. Слово А. А. Закревского было слово графа Николая Михайловича Каменского, и где, бывало, покажется А. А. Закревский, солдаты говорят: «вот графская душа; куда-то велит идти». Закревский был богат, умен и деятелен.

Назначение Закревского состоялось в августе 1823 года. Но выехал он из Петербурга в Финляндию 9-го марта 1824 г. Обозрение её он начал с Выборга. Естественно, что местное общество ожидало его с напряженным нетерпением, зная, как много дела края зависят от личности генерал-губернатора. Его прибытие в Гельсингфорс, конечно, отразилось в письмах современников, так как эти письма являлись в некотором роде политической литературой того времени. Один сенатор (I. W. Hisinger) описал Закревского, как человека, стремившегося везде ввести военный дух и военные порядки, как человека чрезвычайно подвижного, справедливого, проявлявшего редкую деятельность. Его канцелярия всегда была занята до 10 час. веч. Сенатор высказывал свою надежду на то, что когда Закревский современен вникнет во все отрасли местного управления, Финляндия будет иметь в нем умного, сильного и благородного начальника. «Но, — с грустью прибавляет финляндский историк наших дней, — этой надежде не суждено было осуществиться. Он оказался человеком, совершенно не подходящим для «конституционных» порядков края», он проявил, — по заявлению другого историка Финляндии, — «полное нежелание приспособить свою деятельность к законосообразным формам». В другой раз тот же историк, Эдв. Берг, еще резче отозвался о Закревском, усмотрев в нем «самовольного солдата»[35].

Умному и энергичному Закревскому немного потребовалось времени для того, чтобы осмотреться в Финляндии, заметить действительное положение там дела и по достоинству оценить деятельность своего предместника Штейнгеля. «Я летние месяцы мучился, объезжая Финляндию. Хотелось все вдруг осмотреть, не теряя времени. Теперь веду жизнь однообразную. Общества для меня здесь совсем нет, ибо пет русских. Что же касается до здешних уроженцев, то, если бы и нашлись между ними люди с достоинством, то частные сношения наши не могут быть приятны, находясь в необходимости вести таковые посредством третьего. Ты спрашиваешь, доволен ли своею чухною, и что у меня творится? К прискорбию, должен сказать, что не столько чувства прежней их самобытности, как бессмысленные поступки предместника моего закоренели в финляндцах вражду ко всему русскому. Г-н Штейнгель не только с равнодушием немца смотрел на неприязненные их соотношения с русскими, находящимися в здешнем краю на службе, но поддерживал их даже в сношениях своих с людьми обеих наций. Он, казалось, напрягал усилия свои, дабы противопоставить одних другим. Устанавливая зимою дни в неделе, на которые русские и финны сзывались каждый порознь, потворствовал народной и разогорченной гордости последних, которым даже часто предоставлял преимущества над русскими».