Закревский, принявшись за управление краем, изумил финляндцев своей необыкновенною способностью и неутомимостью в работе. Ему было всего 37 лет от роду. Он сейчас же заявил, что никогда не подпишет ни одной бумаги на шведском языке, и чтобы для него все переводилось на русский язык. Работа закипела. Финляндцы почувствовали, что прошли штейнгельские времена, когда они делали, что желали, и когда начальник края считал своей первою заповедью вторить во всем сенату и финляндской Комиссии, чтобы жить со всеми в добром согласии. Значение сената теперь существенно сократилось, а докладчик Ребиндер был отодвинут на второй план, так как случалось, что Закревский сам нередко лично представлял дела Государю; а главное — Закревский пользовался большим влиянием при дворе и огромным весом в петербургских административных сферах. Финляндцы решились парализовать единовластие Закревского. Для этого они прибегли к целому ряду мероприятий. Чтобы поднять значение сената, они надумались пожертвовать 300 тыс. руб. на пострадавших от известного наводнения в Петербурге в 1824 г. Чтобы навербовать себе сторонников в столичных салонах, сенаторы постановили возможно чаще ездить в Петербург. Разгон между «столицами» России и Финляндии в одно время был настолько велик, что дал повод одному сенатору сообщить в письме к своему приятелю: «весь экономический департамент сената находится в настоящее время на большой дороге». Закревский, чувствуя свое положение достаточно сильным, не изменял своих привычек и, так как некоторые стороны финляндского характера и финляндских порядков ему нравились, то в Петербурге он беспристрастно давал о них свои сочувственные отзывы. Сенаторы не верили искренности его слов и выделив них лишь новый искусный маневр с его стороны. Между тем, является возможным проверить его искренность новыми документами. Впоследствии, когда Закревский был московским генерал-губернатором и когда у него были сведены все счеты с Финляндией, он также отзывался о финляндцах, как и прежде, в дни своего управления краем. Так, напр., на юбилее московского университета, прощаясь с депутатом гельсингфорсского университета, доктором богословия Бейтманом, граф Арсений Андреевич сказал, что «с особенным удовольствием вспоминает о времени, проведенном в Финляндии, и любит финляндцев за их благородные свойства».
Биограф Закревского — князь Д. В. Друцкой-Соколинский — также удостоверяет, что Арсений Андреевич «любил Финляндию и всегда отзывался с похвалой о трудолюбии её народа. Когда только мог, он всегда носил мундир финского стрелкового батальона, которого был творцом и мундир, который ему был пожалован». Когда впоследствии Финляндия страдала от неурожаев, он собирал для нея большия суммы.
Закревский ревниво оберегал свои права. Ребиндер давно уже сносился непосредственно с губернаторами, вице-канцлером университета и сенаторами и дела нередко вершились помимо начальника края. Закревский потребовал изменения этого незаконного и ненормального порядка. Ребиндер по этому поводу говорит, что новый генерал-губернатор без сомнения «честный человек», и что его «законопослушание должно бы согласоваться с нашей нацией», и добавляет: «если он сумеет найти себе надежных и честных людей посредниками между ним и населением, тогда все пойдет, как нельзя лучше». «Новый генерал-губернатор требует от меня, чтоб я больше непосредственно не обращался к ландсгевдингам. Мне неизвестно, запретил ли он и им официально сноситься со мною, но во всяком случае я вас прошу этого впредь не делать, независимо от того, каких дел будет касаться переписка. Вы сами должны сознаться, что ландсгевдинги часто сами подавали повод мне миновать генерал-губернатора, чтоб избежать проволочку и ненужные формальности; вам также известно, что эта непосредственная переписка никогда не касалась важных дел. Я не понимал и не понимаю еще и теперь, какой интерес может быть для генерал-губернатора следить за тем, посылаю ли я небольшую сумму денег ландсгевдингу в Выборг, или если я прошу у него справки по совершенно маловажным делам. Никогда, впрочем, не запрещалось статс-секретарю иметь сношения с губернаторами. Между тем генерал-губернатору внушили, что эта непосредственная корреспонденция имеет такое влияние, которое затемняет власть начальника края; но я обращаюсь ко всей Финляндии относительно несправедливости этого утверждения».
В мае 1825 года произошел серьезный конфликт между сенатом и Закревским.