История Финляндии. Время императора Александра I

В своем дневнике «Souvenirs de ma vie» Ребиндер возвращается к вопросу о присяге, осуждая её требования русской властью. «Распоряжение о присяге, — писал Р. Ребиндер, — мне всегда казалось настолько же поспешным, как бесполезным и немудрым. Это распоряжение, кажется, исходило от Ладо», состоявшего правителем канцелярии графа Буксгевдена.

«Какое трогательное и нежное распоряжение, — восклицает Ребиндер далее на страницах своих мемуаров, — объявить крестьянина, не желающего присягнуть, стоящим вне закона, иначе говоря, безнаказанно можно будет покушаться на его жизнь и ограбить его! Поэтому, когда наши крестьяне давали присягу, то они втихомолку рассуждали так: чем рисковать жизнью и имуществом, мы сегодня присягаем на верность России, а завтра присягнем Швеции, после же завтра турку, если обстоятельства того потребуют. Учить таким образом, своих новых подданных играть присягой, — замечает он в заключение, — значит подвергать себя опасности не быть уверенной в ней». Подобно C. Е. Бладy в его «Воспоминаниях», Ребиндер объясняет причину известной крестьянской войны в Вазаской губернии главным образом повелением дать присягу на верноподданство, и замечает, что вообще жители были менее покорны и мирны после присяги, чем до неё.

Упомянутый выше современник, — сын купца Блада — писал в своей книге: «В Финляндии русское правительство сделало ту безнравственную и неполитическую ошибку, что — во время самого разгара войны, и прежде чем еще решена была участь края, — заставило население присягать на верноподданство русскому Царю, несмотря на то, что по вековому опыту оно должно было знать о привязанности его к Швеции и её короне. Пусть не думают, что присяга дана была добровольно финским народом, хотя беспрепятственно она была взята у населения южной Финляндии! Там крестьяне находятся в зависимости от какой-то феодальной системы и их отдаленное положение от театра войны делало то, что они более и более верили в выдумку о невозможности сопротивления русской власти, но и среди помещиков, как из дворян, так и не дворян, по всей вероятности, лишь некоторые готовы были присягнуть русской власти; а присяга, данная большинством пасторов и гражданских чиновников, зависела от занимаемого им положения. Когда присягу потребовали от жителей Эстерботнии, то они, как крестьяне, так и господа, упорно сопротивлялись ей».

Итак, во многих случаях привод к присяге не дал ожидаемых результатов. Но объяснять восстание в Эстерботнии исключительно требованием присяги было бы неправильно. Несомненно, что в Эстерботнии менее чем в других частях края склонны были присягнуть на верность Императору Александру. Главная же причина кроется в том, что требование присяги на верность русскому Монарху почти совпало здесь с первыми шведскими успехами. Швеция к тому времени успела произвести две попытки высадки новых войск на берега Финляндии, а финские войска при Револаксе одержали заметную победу над русскими. Воскресла надежда на их изгнание. И так как в финском народе крепка была преданность шведской короне, то первая же удача оживила население. Шведы, успев несколько оправиться, стали призывать население к оружию. Шведская прокламация называла присягу «неслыханным нарушением» со стороны граждан, так как мир не был еще заключен. Начальник финских войск Клингспор советовал крестьянам не ходить в церковь в тот день, когда назначена была присяга, и пояснил, что вынужденная присяга не имеет обязательной силы. Призыв прозвучал не напрасно и многие из тех, которые отказались от присяги, по отдаленным лесным дорожкам бежали на север, чтоб там снова сразиться с русскими.

«Те из подданных Вашего Величества, — пишет Клингспор 30 июня н. ст. 1808 г., — которые присягнули на верноподданство русскому Царю, как в приходах Педерсэре, Кронобю, так и Ню-Карлебю, теперь, после указанных событий, с великой радостью снова дали присягу на верноподданство Вашему Королевскому Величеству».

Вопрос о присяге подвергся разнообразной оценке: одни осуждали эту меру, другие иронизировали и припоминали, что во время войны 1741 г. жители Або три раза присягали, а потому полагали, что она не несет никаких иных обязательств, исключая требования тихо и мирно вести себя во время войны.

И такое обязательство они считали возможным, без оскорбления верноподданнической присяге Швеции и без отказа от надежды быть вновь присоединенным к шведской короне. «Форма присяги, — писал Асп, — почти слово в слово та же, какая с оружием в руках прочитана была полякам, при делении их царства».

Тем не менее, несомненно, что присяга принесла свою долю пользы в деле покорения Финляндии. Об этом имеется наглядное свидетельство, высказанное в разгаре самой войны аудитором Бьернеборгского полка Аспом в его дневнике: