История Финляндии. Время императора Николая I

Распространение русского языка среди «нового финляндского поколения» наше правительство считало тогда полезным «не только для обязанностей службы, но и для упрочения того сродства, которое проистекает из соединения Финляндии с Империей в одном скипетре Его Императорского Величества». Но предоставить «слишком резкие» преимущества учителям корпуса князь Меншиков опасался, так как это могло «отвлечь русских наставников из других учебных заведений края».

Большие затруднения вызывал вопрос о пенсии учебному персоналу, призванному временно из России в Финляндию: Государственное Казначейство давало пенсии лишь за службу в Империи, отнесение же сих пенсий на счет финляндских сумм, нарушало пенсионные уставы края. Статное ведомство, кроме того, не в состоянии было увеличить штаты расходов в требуемом размере. В 1853 г. вопрос был решен не в пользу русской казны. По ходатайству Наследника Цесаревича, Главного Начальника военно-учебных заведений, о распространении на некоторых учителей корпуса «из финляндских уроженцев права на пенсии» из сумм Империи, последовало Высочайшее соизволение[4].

Директорами корпуса за Николаевское время состояли Петр Теслев (1819 — 1834), Э. Ф. Дитмар (1834 — 1843) и И. Р. Мунк (1843 — 1853). По своей прошлой жизни, они — заслуженные воины. П. Теслев, брат помощника генерал-губернатора А. Теслева, в 1831 г. временно исполнял должность вице-канцлера университета. Дитмара не любили за его крайнюю строгость и педантизм. Мунка — бывшего командира л.-гв. Преображенского полка — хвалили за его гуманные воззрения, но, кажется, они граничили со слабостью и податливостью. Из инспекторов классов и наставников обращал на себя внимание Густав Иоганн Мехелин. Он был уроженцем Ладожского берега, хорошо говорил по-русски и негодовал на своих земляков за шведство, как писал Я. К. Грот. Мехелин составил для своих учеников очень толковую историю русской литературы. Хитрый и льстивый Мехелин мечтал о переходе на русскую службу.

Директор корпуса Теслев П. П.

Местный историк корпуса отмечает, что организация его создана была по чужим для Финляндии образцам, что большая часть преподавания происходила на чужом для учеников языке, и что, наконец, воспитанники корпуса продолжительное время снискивали свое пропитание службой вдали от родины и, тем не менее, между кадетами всегда существовал горячий финляндский патриотический дух. Да, Фридрихсгамский корпус был подчинен Главному Управлению военно-учебных заведений, в корпусе изучался русский язык, на русском языке читались некоторые предметы, корпус инспектировали русские генералы и проч., но по духу своему корпус, оставался совершенно чуждым России и всему русскому.

Долгое время корпус предназначался исключительно для привилегированных сословий и прежде всего для дворян и сыновей военнослужащих. Лишь с 1860 г. двери раскрылись для лиц остальных классов.

Кадетский корпус ежегодно выпускал молодых людей, старательно воспитанных и хорошо образованных. Обстоятельства побуждали большинство кадет поступать в ряды русских войск и себе почетную известность. Воспитанники корпуса — писал князь А. С. Меншиков в 1844 г., — всегда считались в Российской армии офицерами отличными и многие из них определены наставниками и ротными офицерами в учебные заведения Империи». Долгое время Финляндия оставалась terra incognita для огромного большинства образованных русских людей и наши правящие классы составляли себе представление о ней преимущественно по бывшим финским кадетам.

Родному краю корпус дал длинный ряд хороших администраторов. Бывших кадет можно было часто видеть среди сенаторов и губернаторов. Впрочем, трудно указать род общественной деятельности, в которой не проявили бы себя с честью бывшие кадеты. Таким образом, корпус был учреждением, которое в Николаевское время с высокой похвалой исполнило свое ответственное назначение.

Как во всех учебных заведениях, так и в кадетском корпусе, старшие воспитанники старались властвовать над младшими и пользовались случаем проявить свой силу и свое значение над новичками. В Фридрихсгамском корпусе опека старших над юнцами проявлялась давно и особенно определенно. Старшие обуздывали вспыльчивых, «сорвиголову» и дерзких товарищей, требуя полного преклонения и «респекта» перед своим привилегированным положением. Приемы старших в подобных случаях находились в зависимости от общего духа времени и воззрения на дисциплину. Стоило молодому резвому кадету не вовремя пошуметь около старших отделений, как строгие менторы производили над ним свой скорый и безапелляционный суд. Виновного ставили или у плевательницы с сапогами в руках, или его клали на колено старшего и экспромтом отсыпали порцию горячих, или давали «по носу», гоняли вокруг стола «пинками» и т. д. Изобретательности в этой области не было конца. Новичка крестили в снегу, неожиданно стаскивали с постели, ему мяли живот, заставляли на морозе прыгать на гигантских шагах и т. п. Все шло во благо, никто не оказывался искалеченным; получался известный закал, а строптивые смирялись.