История Финляндии. Время императора Николая I

На ректора устав 1828 г. возлагал дисциплинарный надзор за студентами, профессорами и другими служащими при университете и председательствование в коллегиальных органах. Ректор избирался консисторией на три года. Вице-канцлер «сколько от него зависит, — начертал Александр II в бытность свой канцлером, — внушает как преподавателям, так и студентам, что, будучи хорошими финляндцами, они никогда не должны забывать, что они в то же время суть подданные Императора Всероссийского».

Смена ректора была обставлена церемонией. Я. К. Грот дает следующее её описание: Прежний, Лагус, сказал предлинную латинскую речь; потом новый взошел на кафедру и принял от него законы, Библию, ключи, мантию и поздравление с рукопожатием. Все это соединено с церемониями, довольно странными в наше время, но исполненными почтенной важности. После речи и молитвы все отправились процессией в лютеранскую церковь».

Студенты издавна группировались по областям Финляндии в так-называемые «нации» (землячества), получившие в 1828 г. официальное наименование отделений (afdelning). Но в этом делении усмотрена была политическая окраска и по уставу 1852 г. их стали распределять по факультетам.

В 1826 г. в университет был определен преподаватель русского языка и установлена первая стипендия для изучающих этот язык в Москве. «Изучение Российского языка со дня на день, — писал впоследствии Ребиндер, — становится более необходимым для финляндского юношества».

Суд при университете творился консисторией и «комиссией надзора за благочинием и учением». Гражданская юрисдикция сосредоточивалась в особом суде, состоявшем из 5 профессоров.

Университету предоставлено было содержать свой типографию, издавать катехизисы, книги духовных песней на финском языке и календари. Библиотека его получала по одному экземпляру всех выходивших в России сочинений.

Факультеты возводили в ученые степени магистра и доктора, но, кроме того, с древних времен сохранился обряд промоции, обставленный большой торжественностью. Промоция происходила каждые три года. В день торжества совершалось шествие в актовый зал университета. В шествии участвовал ректор, облаченный в пурпуровую мантию. Один из профессоров (промотор), взойдя на «Парнас» (кафедру) произносил речь. Затем задавался магистерский вопрос, на который отвечал Primus из магистров. После того промотор возлагал на магистров лавровый венок и вручал каждому золотое кольцо докторам давалась шляпа, обшитая шелком. Первым надевал шляпу промотор, его примеру следовали другие доктора. Ultimus докторов благодарил всех особой речью. Играла музыка и производились пушечные выстрелы. Венки для магистров изготовлялись накануне избранными ими девицами. Праздник заканчивался банкетом и балом. На эти промоции, являвшиеся своего рода национальными празднествами, съезжались родственники магистров и докторов со всех концов Финляндии.

Большинство выдающихся финляндских профессоров и многие молодые ученые, с целью расширения круга познаний, как указал Як. Грот побывали заграницей, но в 1849 г. в Финляндии, как и в России, подобные поездки были воспрещены.

«Все наши профессора — люди с большим достоинством», — аттестовал Грот своих университетских коллег.

Из профессоров этого периода едва ли не наибольшую известность приобрел астроном Аргеландер. Он приехал из Пруссии. При университете состоял с 1828 по 1837 г. Приглашенный в Боннский университет, он покинул Гельсингфорс, награжденный русским орденом.

Известность иного рода приобрел проф. Авцелиус, и так как его дело возбудило в Финляндии много толков, то представим его по тем, частью неопубликованным, первоисточникам, которые нам удалось обнаружить.

Сенат в Гельсингфорсе

Группа профессоров провожала Израэля Вассера, уезжавшего в Стокгольм. Ему поднесли серебряную вазу с латинской надписью из Горация: «Он покидает сию землю, чтобы перенестись в страну света». Бдительное начальство Николаевского времени заметило двусмысленную надпись и принялось за розыски. Наибольшее рвение при этом проявил гр. Ребиндер: он узнал всех участников, достал копию с прощальной речи Вассера и обо всем исправно отрапортовал генерал-губернатору Закревскому, в письме от 17 — 29 июня 1830 г. Перечислив участников подписки на вазу и отстаивая попутно их благонамеренность, гр. Ребиндер продолжает: «Во всяком случае, мне кажется, что подпись сия имеет двоякий смысл, и если не хотели именно выразить в ней ничего дурного, то они были виноваты в большой безрассудности при употреблении подобного двусмыслия... Впрочем, я не нахожусь в возможности объяснить, как господа сии и прочие могли до того забыться, ибо я сего не понимаю. Полагаю, что г. Авцелиус был главным возбудителем всего происшедшего... Хотя лукавый сей человек умел себя отстранить, однако достоверно, что самый этот Авцелиус давал один из сих прощальных обедов, на которых произносили речи, нелепости и тосты». Гр. Ребиндер, пересылая речь Вассера, просит Закревского не показывать ее, чтобы по почерку не узнали агента.