История Финляндии. Время императора Николая I

Национальное чувство не достигло еще той степени развития, чтобы вызвать более высокий подъем среди академической молодежи. Лишь из Эстерботнийского отделения изредка слышались намеки на просыпавшееся национальное самосознание.

Студенты еще в Або получили мундиры: синий фрак с золочеными пуговицами и стоячим высоким застегнутым воротником, украшенным золотым лавровым венком; добавьте к этому шпагу и треуголку и перед вами студент во всей своей красе. К 1832 г. вышло разрешение носить рабочий сюртук или вицмундир. Традиционная лира на фуражке существовала и тогда, но по своим размерам она превосходила нынешнюю.

Мундиры имели также и магистры, с расшитыми золотом воротниками; короткие, доходившие до колен, брюки, шелковые чулки и башмаки с золотыми пряжками дополняли их парадное одеяние.

Введение мундира считалось тогда необходимым, в виду происходивших столкновений и вследствие вообще грубых выходок, которые позволяли себе тогдашние студенты.

Университетская молодежь всегда требовала известного присмотра и А. Закревский, видимо, не спускал с неё своего бдительного глаза. Из Петербурга он просил (в 1827 г.), чтобы ему давали сведения о высылаемых студентах; а ландсгевдингу предписывал иметь за ними особый надзор. В мае 1827 г. гр. Ребиндер отправился в Або, и А. Закревский опять интересуется поведением студентов. Он писал жандармскому подполковнику Вульферту, желая знать, «подействуют ли на них меры, за которые он (гр. Ребиндер) возьмется, для прекращения их беспорядков». Речь шла о каких-то песнях, но Ив. Вульферт утверждал, что «те песни и слова вовсе невинные». Гр. Ребиндер потребовал сперва от губернатора и полицеймейстера сведений о поведении студентов и затем, собрав консисторию, объявил строгое повеление Государя усерднее наблюдать за ними, причем всякое пение студентов на улицах и в публичных домах воспретил. Прежний канцлер университета гр. Аминов, по мнению Ив. Вульферта, совсем даром получал ежегодно 6 тысяч рублей.

Школа кантонистов, ныне военный госпиталь, и церковь Св. Троицы

У Закревского имелись какие-то особые сведения и потому в следующем письме он корит Вульферта за то, что тот «не донес всей сущей правды, ибо студенты пели всегда большими партиями». «Государь не любит шалунов», — прибавляет Закревский. Ив. Вульферт просит извинения у его превосходительства, признавая, что «действительно не сущую правду донес графу Ребиндеру на счет известных песен». Все произошло от неполной его осведомленности. Только теперь Ив. Вульферт узнал от графа о действительном содержании песен, которые хотя и пелись студентами, но не на улицах и не в публичных собраниях.

В декабре 1830 г. Ребиндер, со слов и. д. вице-канцлера университета ген.-лейт. графа Штевен-Штейнгеля, докладывал, что в университете все в порядке, а юношество вело себя «добропорядочно»; короче — все состояло в полной тишине и спокойствии...

Но затем начинается ряд студенческих шалостей. Впрочем, мартиролог их не велик.

Ночью 19 апр. 1831 г. в Гельсингфорсской православной церкви Св. Троицы шло торжественное пасхальное богослужение. Кучка рабочих желала протолкаться в церковь. Жандармы их не пропустили и задержали двоих. Один из задержанных оказался студентом. Товарищи стали их выручать. В жандармов направлено было два камня, не причинивших им особого вреда. К концу же богослужения в окно алтаря влетел небольшой камень. Таково донесение полк. Вульферта. Виновника не удалось отыскать, несмотря на старания полиции и на то, что город назначил 500 р. награды за его открытие. Не было, однако, сомнения в том, что выходка — дело рук студентов, которые тогда в большом числе ежегодно ночью из любопытства собирались около церкви. Генерал-губернатор А. А. Закревский, собрав преподавателей и чиновников, в резких выражениях дал им понять свое неудовольствие. Граф Ребиндер в качестве и. д. канцлера поспешил из Петербурга, призвал к себе ректора, а также инспекторов отделений и заставил всех представителей университетской дисциплины выслушать самое грозное внушение. Он порицал слишком мягкое отношение их к студентам и предупредил, что в случае повторения истории университет будет закрыт, а профессорам прекратится выдача жалованья.

В то время, когда расследование дела было в полном ходу, гр. Канкрин, 5 мая 1831 г., представил Государю краткую записку, в которой собственноручно писал, что в Гельсингфорсе, в пасхальную ночь, произведены разные неистовства у дверей греко-российской церкви. Сведения он почерпнул из письма, полученного из Або. Канкрин прибавляет, что, вероятно, местное начальство донесло об этом, но он, граф, счел необходимым осведомить Государя «на всякий случай». Николай Павлович надписал карандашом: «Мне уже известно; но не столь важно, как мне самому в начале казалось. Негодование и страх от сего случая был общий, и виноватые судятся по всей строгости законов в Финляндии, как на сей предмет определяют: смерть. Закревский с тем едет, чтобы видеть, что делается».