История Финляндии. Время императора Николая I

Разница в оценке деятельности А. Закревского, как финляндского генерал-губернатора, тогда и теперь огромная. Приговоры современных финляндских историков очень суровые, почти озлобленные. Они присвоили ему клички «солдат» и «визирь». Иначе отнеслись к нему современники. Сенат просил о возведении Закревского в графское достоинство, чтобы навсегда теснее соединить его с финляндскими согражданами. В 1829 г. Экономическое общество Улеоборгско-Каянской губернии избрало А. А. Закревского своим первым в крае почетным членом, за его деятельность на пользу края. Ребиндер отзывался о нем, как о человеке справедливом. Журнал А. Закревского показывает, что он сообщался с местными шведами, которые бывали у него в доме, обедали, беседовали, обменивались визитами. Неизвестный нам финляндец в записке, составленной для кн. Меншикова, писал: Большая часть «первых сословий народа, зная твердость характера, деятельность и справедливость гр. Закревского и понимая, что не только обязанности службы, но еще другая ближайшая связь привязала его к Финляндии, искренно сожалели, что он оставил край». Финляндцы, подчиненные А. А. Закревскому, обычно писали ему свободно и доверчиво. Они даже шутили с ним в своих письмах. Он с своей стороны охотно помогал им своей властью, своими ходатайствами. Он не только пристроил сына архиепископа Тенгстрёма в действующую армию в 1828 г., но явился посредником между отцом и юным поручиком при пересылке денег. К нему с одинаковым доверием писали и сенаторы, и секретари. Все они признавали его справедливым и заботливым об их нуждах. Случалось, что финляндцы-авторы подносили ему свои сочинения с особыми посвящениями. В одном подобном посвящении значится: А. А. Закревскому «сильному покровителю финляндских прав». Все в их взаимных отношениях велось открыто и благородно, без всяких тайных соглядатайств или заглазного наушничества. В бесчисленных письмах Закревского видна не только большая заботливость его о своих подчиненных, но и сердечная теплота. «Научи, Бога ради! Утешь в горести и отчаянии болящего инвалида»... Такие строки обычно пред черствыми сердцами не расточаются. Ясно, что к нему писали открыто без опасения, с уверенностью в его отзывчивости.

Хорошие отношения к Закревскому сохранились и после его ухода из Финляндии. Комитет Финляндского Библейского Общества продолжал посылать ему свои отчеты, и граф всегда отвечал любезными письмами архиепископу Мелартину, радуясь, что дела общества преуспевали и что «труды и материалы принадлежали самому краю и суть свои собственные» (8 — 20 июня 1841 г.), что библия издана в стране «буквами, вылитыми в Финляндии, и напечатана на бумаге финляндских фабрик» (апрель 1841 г.).

Историки Финляндии последнего времени, выдвигая своеволие А. А. Закревского, особенно останавливаются на его столкновении с С. Грипенбергом. Не обойдем и мы этого дела. Сущность его сводится к следующему:

Помощником губернатора Нюландской губернии состоял Себастиан Грипенберг, который молодым офицером сопровождал, в 1819 г., Императора Александра I в его поездке по северной Финляндии. По предписанию Закревского нужно было спешно, в течение восьми дней, перевести один батальон Выборгского пехотного полка из Борго в Тавастгус. Для этого помощнику губернатора надлежало озаботиться доставкой нужного числа лошадей, для перевозки клади. С. Грипенберг указал на постановление 1824 г., установившее для требования лошадей двухнедельный срок. А. Закревский разгневался и в сердцах сказал ему: «Я вам постановление и если не послушаетесь, то будете уволены от должности». Вице-губернатор подал на Высочайшее имя прошение об отставке, указав на незаслуженное обращение генерал-губернатора, оскорбившее его лично и ту должность, которую он занимал.

Сенат (Фальк, Ладау и Клик), рассмотрев прошение Грипенберга, отметил, что ссылка его на закон 1824 г. в данном экстренном случае неуместна.

В Гельсингфорс случайно приехал гр. Ребиндер. Грипенберг хотел лично доложить ему дело, но не был принят. Желая представить неприятный случай в надлежащем освещении, Грипенберг написал ему обширное объяснение, в котором, между прочим, значилось: «Ваше Сиятельство знаете, что я никогда не был фрондером и революционером, но сила власти деспота имеет свои пределы, как и слепое подчинение невольника... Мой поступок вызван чувством долга, любовью к родине, честью моей губернии и моей собственной. Я сделался жертвой исполнения этих священных обязанностей... Уношу с собой нищету, а в гроб — ту радость, что просвещенные жители главного города открыто одобрили мое поведение»...