Он был поставлен в благоприятные условия, чтобы написать историю своего времени. Она развертывалась, можно сказать, на его глазах. Он посетил многие области Галлии, находился в сношениях с видными людьми. Одаренный любознательным умом, он любил вызывать на беседу, слушать рассказы, собирать факты и записывать все, что узнает. Его «История Франков», десять книг которой простираются до 591 года, дополняется рядом агиографических рассказов, богатых деталями, характеризующими идеи, нравы, верования VI в.[430]
Но если он много пишет — он постоянно извиняется в этом, так как знает свое невежество. Во всяком случае, он признает себя не ниже своих современников, так как, по его словам, воспитан заботливо. По этому можно судить, чем было тогда хорошее воспитание: он выучился читать и писать к 8-ми годам, знал Вергилия, немного — Саллюстиева Катилину. Здесь остановилось его классическое чтение, и он, как сообщает сам, бросил языческую грамматику и литературу для священных книг. Но и здесь его образование не пошло далеко: он знает Св. Писание, которое часто цитирует, несколько новозаветных апокрифов, несколько житий святых, Сульпиция Севера, Пруденция, Сидония Аполлинария, Орозия, которых изучил хорошо, да еще десяток других авторов, намеки на которых у него попадаются. Западная патристика ему совсем неизвестна, тем менее восточная, так как он не знает по-гречески. Его богословское невежество чрезвычайно; даже об арианстве, о котором он часто говорит, и которое он ненавидит, он имеет самое смутное понятие. Вместе с тем, однако, Григорий — писатель. Он имеет собственный стиль. От него не следует ждать ни правильности, ни настоящей простоты, ни изящества. В стремлении украшать свою прозу, он загромождает ее отвлеченными словами, метафорами, амплификациями, но у него живое воображение и нередко живописные приемы. Одаренный чутьем движения и колорита, он часто схватывает характерные черты. У него есть и некоторые достоинства историка: он инстинктивно понимает, что для полной картины эпохи недостаточно дать образы крупных событий и лиц: он ведет нас по всей Галлии VI века, от королевской виллы к епископскому дому, от города к деревне; он долго останавливается на ссоре двух безвестных горожан и приключениях развратного священника. Он любит анекдоты и хорошо их рассказывает, умея ярко осветить существенное.Когда речь идет о чудесах, он проявляет ребяческое легковерие, но когда вера его не затронута, он не лишен критического чутья. В своей «Истории Франков» он всегда основывается для эпохи, предшествовавшей его собственной, на надежных авторах, иногда таких авторах V века, которые впоследствии исчезли: Сульпиции, Александре, Ренате Профутуре, Фригериде. Он понимает ценность официального документа и сохранил нам дословно Анделотский договор. Он знает, как много можно извлечь из легенды или народной песни. Иногда он пытается разрешать проблемы, которыми доныне занимается наука, например о происхождении королевской власти у франков, и разрешает ее на основании разбора текстов. Наконец, также для своего времени он не принимает без оговорок всех сообщений и рассказов.
Его часто упрекали за то спокойствие, с каким он рассказывает гнусные и отталкивающие преступления и мошенничества. Когда речь идет о друзьях Церкви, он проявляв чрезвычайную снисходительность. К ее врагам он несправедлив до клеветы. Приверженность к церковным интересам зачастую искажает его оценку, но надо отдать ему справедливость: он не скрывает фактов, которые помогают ее исправить. Нельзя сказать, чтобы он оставался равнодушен к преступлениям и смутам, растущим вокруг него; он постоянно повторяет, что живет среди жестокого и грубого общества. В итоге, если он и ошибался, если его хронология неточна, все же он является заслуживающим доверия руководителем. Нелегко найти в его времена писателя, который так умел восстанавливать лицо своей эпохи.
Рядом с Григорием, другие хроники представляются бледными. Наиболее значительная из них та, которую без основания приписывали некоему Фредегару, и которая с ее продолжениями простирается до 768 года. Один из этих безымянных хронистов, подобно Григорию, сознает то варварство, среди которого живет. «Мир стареется, — говорит он, — лезвие ума тупеет, никто теперь не сравнится с писателями прежней поры». Около 727 года в северной Франции некий нейстриец пишет под заглавием «