Читаем История Франции полностью

1. Во Франции первая половина XIX в. – это эпоха расцвета литературы, столь же богатой гениальными писателями, как эпоха Ренессанса или начало века классицизма. Но во время Второй империи начались сумерки богов. Виктор Гюго, который не принял государственного переворота, до конца режима жил в ссылке, вначале на острове Джерси, а затем на острове Гернси. Как для писателя этот период оказался для него плодотворным, так как ссылка обеспечила досуг для создания таких великих произведений, как «Отверженные». Но его удаленность лишила школу романтизма ее самого блестящего представителя. Что касается Ламартина, то политический провал превратил его в неимущего писателя, то есть принужденного работать. Он доходит до того, что принимает пенсию от Наполеона III, который со свойственным ему великодушием, без каких бы то ни было дополнительных условий предложил ее одному из самых постоянных и самых благородных своих противников. Даже если бы романтизм сохранил своих представителей, он все равно бы изменился. Чувство новизны исчерпалось; потребности стали иными; читатели потеряли веру. К 1852 г. на глазах у французов рухнуло столько режимов, что они стали настоящими циниками и насмешниками. До 1830 г. некоторые из них верили в трон и алтарь; до 1848 г. оставалась вера в народ и прогресс. Реставрация и революции их также разочаровали. Что оставалось? Наука? Промышленность? Многие возлагали на них надежду, и учение Сен-Симона победно перешло от теории к практике. Но остальные с горечью наблюдали за посредственностью дельцов, глупостью общественного мнения и, уже ничего не ожидая от реального мира, искали убежища в совершенстве искусства.


2. Романтизм был уходом в прошлое, в будущее, в экзотику, в фантастику. Когда все эти пути оказались отрезанными, художнику оставалась одна дорога – погружение в мир формотворчества. В искусственно созданном раю человеческие условности сохраняли определенную ценность. Поэт не может не страдать или перестать презирать свое время, но он может, по крайней мере, вложить в воспоминания о своем несчастье упорядоченность и красоту. Создавать совершенные формы только ради создания форм – такой выход нашли для себя Бодлер, Флобер и поэты-парнасцы. Флобер, родившийся романтиком и остававшийся романтиком в глубине души, страстный поклонник Гюго, Гёте, Байрона, тем не менее понимает, что романтизм – это ошибка, бегство от реальности, и пишет самый антиромантичный из романов – «Мадам Бовари», «который является для романтизма тем же, чем в свое время являлся „Дон Кихот“ для рыцарских романов» (А. Тибоде). Флобер считает своим долгом описывать все низменное и посредственное: извращенное вольтерьянство в образе Омэ, христианство, потерявшее притягательность, в образе аббата Бурнизьена, искаженное представление о науке в образе Шарля Бовари, выродившуюся любовь в образах Родольфа и Леона. И что же тогда остается?


Ги де Мопассан. Фотография Феликса Надара. 1888


3. У поэта-романтика существует пристрастие к исповеди, но исповедь его блистательна. Его любовь могла быть несчастной, но она всегда оставалась героической. А Бодлер осознает ничтожность человека; выспренним словесным страстям, которые погубили Эмму Бовари, он противопоставлял реалистичную картину греха и порока; он является христианином в большей степени, чем мальчик из церковного хора и монархисты образца 1815 г. Он вызывает в памяти Расина; он предвещает Рембо, Верлена и Мориака. Он высказывается за «осознание зла» и за смерть – последний уход: «Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило! / Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь!»[63] С подобным призывом обращается и Леконт де Лиль, глава парнасской школы:

Божественная Смерть, к тебе я глас возвысил!Прижми к стальной груди детей своих чела;Избавь нас от времен, пространств, и мер, и чиселИ возврати покой, что жизнь отобрала![64]

Но этот нигилизм остается чисто словесным. Леконт де Лиль и его последователи-парнасцы неплохо приспособились к своему отчаянию, и большинство из них, как говорит Тибоде, умрут конторскими служащими. Они много говорят о смерти, но не испытывают никакого желания ее искать.


Перейти на страницу:

Все книги серии Города и люди

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология