4. Во время Второй империи бо́льшая часть буржуазии предается удовольствиям. Режим ограничивает политические свободы, так забудем о политике! Никогда еще Париж не был столь легкомысленным и блестящим. Это время театрального ренессанса. Реалистичные буржуазные комедии Эмиля Ожье; нравоучительные буржуазные комедии Александра Дюма-сына; буржуазные водевили Лабиша, которые в течение последующих пятидесяти лет будут развлекать зрителей в Пале-Рояль, и, наконец, ослепительные оперетты Анри Мельяка и Людовика Галеви на музыку Оффенбаха. Все стремятся в Париж, чтобы насладиться этими спектаклями. Французская провинция уже не изолирована от столицы: благодаря железным дорогам любой провинциальный обыватель может теперь ежегодно приезжать в Париж и посещать театры. Теперь спектакль дают не в пятнадцати – двадцати залах, как во времена Мольера, а в сотне. Открываются новые кафе, обитые красным плюшем, освещенные позолоченными канделябрами-жирандолями. Красивое здание Оперы Гарнье символизирует богатство эпохи и ее пристрастие к новому рококо. Там с большим успехом идут оперы Гуно и Амбруаза Тома́. Знаменитые куртизанки соблазняют всех, вплоть до императора. Паива строит себе дворец на Елисейских Полях, и обозреватели говорят: «Там не хватает только тротуара». Колонка «чисто парижского» обозрения приносит газетам состояние. Вильмесан начинает издавать газету «Фигаро» в традициях Бомарше; Жан-Жак Вейс – «Журналь де Деба» в традициях Вольтера. Никогда еще талантливые журналисты не были столь многочисленны. Стремительный, легкий, поверхностный дух бульваров приобретает известность во всей Европе, но одновременно распространяет неверное представление о Франции как о стране легкомысленной. Музыка оперетт Оффенбаха на либретто Мельяка и Галеви дерзко «высмеивают» все то, что другие эпохи с уважением обсуждали. Канкан из оперетты «Орфей в аду», галоп из оперетты «Парижская жизнь», пародии на «Прекрасную Елену» вовлекают богов и людей в безудержную сарабанду. В викторианской Англии, где строго соблюдается по крайней мере внешняя благопристойность, французский роман в желтой обложке произвел скандал. Англичане приезжают в Париж, чтобы насладиться своей свободой, а затем порицают Париж за те удовольствия, ради которых они туда приезжали.
Эжен Жиро. Портрет Гюстава Флобера. Около 1856
Эмиль Золя. Фотография Этьена Каржа. Около 1865
5. Но бульвары – это далеко не вся Франция. Никогда еще страна не знала более сильного поколения критиков, эссеистов и историков. В 1863 г. Литтре выпускает свой Словарь французского языка, который по качеству приведенных примеров, по научной точности этимологии слов является капитальным трудом. В области критики царит Сент-Бёв, и его рубрика по понедельникам создает и разрушает репутации. Он представляет французам обширную галерею литературных и исторических портретов, объединяя научную эрудицию с тонкостью анализа романиста. Сент-Бёв, первейший защитник романтиков, больше других способствовал сохранению во Франции вкуса и традиций великих классиков. Поколение историков, гораздо более образованное, более методичное, чем поколение 1830-х гг., стремится найти общие идеи в событиях минувших эпох. Алексис де Токвиль, познакомившись с американской демократией, пишет «Старый режим и революция» – серьезный труд, которому Тэн будет обязан существенной частью своей книги «Происхождение современной Франции». Тэн и Ренан, Фюстель де Куланж стремятся более четко изложить историю на основе обширного синтеза. В 1863 г. Ренан опубликовал «Жизнь Иисуса», которая вызвала скандал, но император поддержал его с кафедры истории Коллеж де Франс. Между тем Мишле продолжает работать над своей книгой, наделавшей шуму, где сквозь облака чрезмерного лиризма сверкают величавые молнии, а Прево-Парадоль, журналист и историк, один из умнейших людей Второй империи, пишет пророческие книги о последствиях доктрины самоопределения национальностей. В Германии тоже существовали тогда знающие историки, но не было ни одного, кто мог бы преподнести науку в стиле Токвиля или Ренана.