История Германии в ХХ веке. Том I

Инфляция имела долгосрочное значение также с точки зрения психологического и политического настроя общества, особенно если соотнести ее с непрерывной цепью резких и сокрушительных событий в десятилетие между 1914 и 1924 годами: война в доселе не виданных и не представимых масштабах; сокрушительное поражение, воспринятое как неожиданное, незаслуженное и необъяснимое; революция с последующей чередой бесконечных бунтов, восстаний, политических убийств, путчей; диктат мира, навязавший Германии обширные территориальные уступки и миллиардные репарации вплоть до 1980‑х годов; оккупация Рурской области Францией и дорогостоящие, но тщетные попытки сопротивления союзникам. Судороги потрясений, катастроф и унижений были настолько продолжительными и интенсивными, что едва ли кто-то из современников вышел из этого вихря перемен, страстей и безумия невредимым – тем более если учесть, с какой высоты немцам суждено было пасть. И чем глубже становилось падение, тем более гармоничным, счастливым и прекрасным казался довоенный мир кайзеровской Германии.

Но если восстания и попытки переворотов непосредственно коснулись лишь части населения, то в Берлине, в Рейнской области, в Саксонии или в Мюнхене инфляция изменила жизнь каждого, причем так, что перевернула мир с ног на голову и превратила реальность в абсурд, о чем ясно говорит свидетельство современника в «Берлинер иллюстрирте цайтунг»: «Безумие цифр, неопределенное будущее, в одночасье поставленный под сомнение сегодняшний и завтрашний день. Эпидемия страха, голого страдания <…>. С ростом курса доллара это усиливается: ненависть, отчаяние, нищета. <…> Ежедневные чувства, как ежедневные цены. С долларом все это становится предметом презрения и смеха: „Масло дешевеет! Вместо 1 600 000 марок – только 1 400 000 марок“. Это не шутки, это реальность, серьезно написанная синим карандашом на витрине и серьезно прочитанная покупателями»[33]. Но война, поражение, революция и инфляция разрушили не только политический и социальный порядок, но и устойчивые ориентиры частной жизни, в которой ранее твердо установленные нормы и ценности были лишены своего значения: настал «ведьмовский шабаш девальвации». Семьи буржуазии, которые годами жили «правильно», экономили и подписывались на военные облигации, в одночасье потеряли все свое состояние, в то время как победители инфляции, спекулянты и перекупщики столь же быстро разбогатели. Основные принципы «доброй воли» больше не действовали, такие добродетели, как праведность или скромность, казалось, растворились, как и фиксированные жизненные планы, институты и ценности[34].

Помимо своей меновой стоимости, деньги утратили здесь свою функцию молчаливого регулятора социальных отношений. Человек может считать социальные иерархии несправедливыми, возмутительными и желать их изменить, даже свергнуть. Но тот факт, что сами деньги стали ненадежными, практически растворились, а фиксированная связь между владением деньгами и социальным статусом оказалась утраченной, стал для современников тревожным и травматичным опытом. Тот факт, что сбережения и полисы страхования жизни, которые были унаследованы или заработаны десятилетиями, могут быть потеряны в течение нескольких недель не по собственной вине, был не только не понятен тем, кого это непосредственно коснулось, но и воспринят каждым как личная угроза.

To, что экономические и политические механизмы, приведшие к девальвации валюты и инфляции, были не понятны большинству пострадавших, лишь удвоило неопределенность. В Мюнхенской сберегательной кассе, например, число вкладчиков продолжало расти с 1919 по 1922 год несмотря на то, что в послевоенные годы сберегательные балансы все больше теряли в цене; даже в 1923 году там было зарегистрировано больше вкладов, чем изъятий. С другой стороны, те, кто был умнее, снимали свои деньги и покупали то, что сохраняло ценность. Но кто знал, чтó еще чего-то стóит, а чтó нет?