История Германии в ХХ веке. Том I

Фаза подъема, продолжавшаяся более двадцати лет до войны, теперь, после 1919 года, превратилась в долгосрочный кризис адаптации новых индустриальных экономик Европы. На первом этапе высокой индустриализации до 1890 года двигателями быстрого роста были угольная и металлургическая промышленность, на втором этапе – электротехническая и химическая промышленность. После войны не удалось сформировать новый ведущий сектор, вследствие чего из внутренней динамики промышленности не исходило сильных и длительных импульсов роста. Только в 1950‑х годах, с созданием современных потребительских обществ и нового ведущего сектора в виде автомобилестроения, возникла новая долгосрочная динамика роста, ознаменовавшая переориентацию на товары длительного пользования. И наконец, война разрушила национальные и международные финансовые системы, привела к сокращению торговых связей, а из‑за миллионов погибших и инвалидов создала огромную нагрузку на социальное обеспечение, которая тяжелым бременем легла на государственные бюджеты всех стран.

Если мы посмотрим на средние темпы роста за более длительный период, то обнаружим, что в среднем по Европе с 1913 по 1929 год они составляли всего один процент, хотя и со значительными различиями между отдельными экономиками: в Нидерландах 3,3, во Франции 2,1, в Италии 1,5, в Великобритании 0,7 и в Германии 0,5 процента. Еще более очевидной была тенденция замедления темпов роста в промышленном производстве, которое в Германии до 1929 года было всего на 13 процентов выше, чем в 1913 году, в то время как во всем мире этот показатель составлял 42 процента, а в США даже 70 процентов. В этом отношении общая картина неоднозначна: с одной стороны, удивительно быстрое и сильное восстановление германской экономики после валютной реформы, с другой – также значительный дефицит роста и усиление конкуренции на мировом рынке.

Но по сравнению с ужасными военными и послевоенными годами после 1924 года важны были прежде всего положительные факторы, а большинство жителей Германии ощущали экономическое улучшение с 1924 года непосредственно. Прежде всего, выросла реальная заработная плата. В 1927 году она впервые вновь достигла довоенного уровня, а в 1928 и 1929 годах превысила его, в некоторых отраслях, как в горнодобывающей и металлургической промышленности, даже значительно. Это вряд ли можно считать компенсацией за тяжелые условия жизни в течение предыдущих десяти лет, тем более что социальное развитие было в значительной степени закрыто для рабочего класса, по-прежнему составлявшего почти половину населения. Инфляция также привела к выравниванию заработной платы, и разница в оплате труда между квалифицированными и полуквалифицированными работниками стала стираться. Разница между заработной платой рабочих и заработной платой служащих и чиновников по-прежнему бросалась в глаза, хотя и немного уменьшилась. Чиновники зарабатывали относительно меньше, чем при рейхе; их разрыв со служащими значительно сократился, хотя реформа оплаты труда чиновников в 1927 году принесла материальные улучшения и большую дифференциацию в шкале оплаты труда.

Конечно, особенно буржуазия образования воспринимала как болезненное и незаслуженное обесценивание не столько снижение реальных доходов, сколько потерю статуса, уменьшившийся отрыв от мелкой буржуазии и пролетариата; тем более что во многих случаях это было связано с потерей финансовых активов в годы инфляции. В целом, однако, к 1928 году образованная буржуазия более или менее достигла уровня реальных доходов довоенных лет, то есть периода, который запомнился как фаза беспрецедентного бума[2].

В других сферах экономический подъем был, однако, менее заметен: безработица, которая до 1914 года была несущественной проблемой, оставалась неизменно высокой на уровне от 7 до 9 процентов. В 1926 году, когда экономика переживала короткий, но тяжелый промежуточный кризис, она достигла почти 17 процентов. С одной стороны, заметно увеличилось число трудоспособных людей; сильные поколения 1900–1914 годов рождения теперь выходили на рынок труда, от четырех до пятисот тысяч человек ежегодно. Однако темпы роста были недостаточно высокими, чтобы поглотить этих дополнительных работников, так что даже в 1924–1929 годах около 10 процентов молодых мужчин были безработными[3].