История Германии в ХХ веке. Том I

Сейчас, с точки зрения советников Гинденбурга, оставалось лишь несколько вариантов: концепция Шлейхера, направленная на приостановку работы рейхстага и установление военной диктатуры с некоторыми элементами социальной политики, была воспринята большинством промышленных союзов критически: их пугала социалистическая фразеология Шлейхера. Сам Шлейхер также потерял поддержку в руководстве рейхсвера из‑за опасности гражданской войны, которой была чревата его концепция. Роспуск парламента и новые выборы, с другой стороны, считались слишком рискованными, поскольку в связи с приближающимся экономическим подъемом такое решение грозило новым усилением рабочих партий и, таким образом, либо рестабилизацией Веймарской системы, либо даже участием коммунистов во власти.

Оставался только вариант Папена, который продолжал пользоваться одобрением большинства буржуазно-консервативных групп – но с одним решающим отличием: после того как провалилась попытка расколоть НСДАП, теперь нужно было признать претензии Гитлера на лидерство в случае сотрудничества с НСДАП. С Гитлером обеспечивалась, казалось бы, стабильность правительства, но одновременно существовала опасность, что импульс массового национал-социалистического движения превратит запланированное частичное партнерство НСДАП в правлении старой элиты в автократию и что при определенных обстоятельствах даже революционные и антикапиталистические течения, особенно в СА, смогут добиться самостоятельности.

Но если удастся создать достаточно надежные гарантии против таких тенденций к независимости, такой риск представляется управляемым. На самом деле фон Папен работал над такой системой безопасности с середины декабря: «концепция обрамления», которая уже неоднократно обсуждалась ранее, здесь была обновлена, но теперь в первоначально отвергнутом варианте с Гитлером в роли рейхсканцлера. С Папеном в качестве вице-канцлера и председателем НННП Гугенбергом в качестве «экономического диктатора», с неоднократными заявлениями Гитлера в пользу продолжения автономной капиталистической экономики, с численным меньшинством представителей НСДАП в предполагаемом президентском кабинете Гитлера/Папена и авторитетом рейхспрезидента, – со всеми этими факторами риск того, что НСДАП станет независимой, хотя и нельзя было исключить, но вроде можно было держать под контролем.

С начала января Папен занимался подготовкой свержения Шлейхера. Окончательным переломным моментом стали массовые жалобы крупных промышленников Гинденбургу на политику Шлейхера и их выбор в пользу правительства Гитлера/Папена. Когда Шлейхер не получил от рейхспрезидента желаемых полномочий для повторного роспуска рейхстага и, таким образом, потерпел поражение на следующей сессии рейхстага, он подал заявление об отставке. Это открыло дорогу Гитлеру. 30 января 1933 года Гинденбург привел к присяге новый кабинет министров, в который, кроме Гитлера как рейхсканцлера, вошли только два национал-социалиста, Геринг и Фрик, но девять консерваторов. Это правительство также не имело парламентского большинства, но функционировало как еще один президентский кабинет, как уже и правительства Брюнинга, Папена и Шлейхера до него.

Но все же эта передача власти была чем-то иным, поскольку за новым рейхсканцлером стояли не только, как в случае с Папеном и Шлейхером, кукловоды из круга Гинденбурга, но и миллионы членов массовой партии, с огромной партийной армией и преданными последователями – движение необычайно динамичное, безжалостное и жаждущее власти, провозгласившее своей целью полную отмену демократии, парламентаризма и верховенства закона, а также преследование и уничтожение своих противников. Вечером 30 января национал-социалисты массовыми маршами и факельными шествиями отпраздновали «всенародное восстание», поскольку именно так они восприняли назначение Гитлера рейхсканцлером.

Почти три года, предшествовавшие приходу Гитлера к власти после отставки правительства Мюллера, были отмечены экономическим крахом, социальным обнищанием и политической катастрофой. Растущее число уже не контролируемых полицией ожесточенных столкновений между СА и коммунистами усиливало впечатление хаоса. Это чувство, взывающее к разрыву с системой, отвечало намерениям двух радикальных партий и поощрялось ими в меру их возможностей: коммунистами – потому что они, безмерно переоценивая свои силы, видели здесь революционную ситуацию, складывающуюся в их пользу; национал-социалистами – потому что они понимали, что к ним обратятся только в чрезвычайной ситуации.