И снова инициатива исходила от медицинской организации – Рейхскомитета по научным исследованиям серьезных наследственных и врожденных заболеваний. Один из экспертов комитета рекомендовал родителям младенца-инвалида обратиться к Гитлеру с ходатайством о разрешении умертвить ребенка. Этот единичный случай вскоре повлек за собой колоссальные последствия, так как Гитлер очень заинтересовался этим делом, и уполномоченный им врач, Карл Брандт, в январе 1939 года после обследования умертвил ребенка. Вскоре это переросло в изначально не документировавшуюся практику «детской эвтаназии», которая инициировалась и организовывалась «канцелярией фюрера» и отделом здравоохранения Министерства внутренних дел исключительно на основании устных указаний Гитлера. В августе 1939 года был издан приказ об обязательной регистрации новорожденных детей-инвалидов; отчеты передавались в Рейхскомитет, члены которого изучали документы и направляли тех детей, которых считали недостойными жизни, в «специализированные детские отделения» для умерщвления.
Летом 1939 года испытанная здесь процедура была распространена на всех заключенных психиатрических учреждений, как детей, так и взрослых. Инициатива здесь, очевидно, исходила от самого Гитлера, который предоставил двум уполномоченным по «детской эвтаназии», Брандту и Булеру, собственноручно составленное им письмо с разрешением, которое должно было быть рассмотрено группой экспертов. Через несколько недель, в октябре 1939 года, Гитлер подписал секретный указ фюрера, который, чтобы подчеркнуть связь с войной, которую он упоминал в самом начале, был задним числом датирован 1 сентября и состоял всего из одного предложения: «Рейхсляйтеру Булеру и д-ру мед. наук Брандту поручено расширить полномочия поименованных врачей таким образом, чтобы, согласно здравому смыслу, смертельно больные могли получить право на милосердное убийство после критической оценки состояния их здоровья»[36]
.Выполнение этого секретного приказа было поручено специально образованному особому органу, подчиненному канцелярии фюрера и возглавленному экономистом Виктором Браком. Названная «Операцией T4» по ее расположению на берлинской улице Тиргартенштрассе, 4, эта организация по аналогии с процедурой детской эвтаназии начала систематический поиск во всех учреждениях для умственно отсталых в рейхе пациентов, состояние которых теперь оценивалось значительно расширенным врачебным консилиумом. Если врачи приходили к отрицательному заключению, пациентов перевозили в одно из шести выбранных для этой цели заведений и убивали там в заранее возведенных газовых камерах. Затем у убитых выламывали золотые зубы, а тела сжигали в крематориях. В основном ничего не подозревающие родственники получали извещение о смерти близких и урну с прахом.
Это было знамением не только очередного этапа эскалации насилия, но и пересечением красной линии: национал-социалистическое государство начало убивать тысячи своих граждан – беспрецедентный случай в истории, не считая гражданских войн.
Для того чтобы стандартизировать отбор подлежащих уничтожению, департамент здравоохранения МВД разработал критерии. Согласно им, на учет в соответствующих учреждениях должны были ставиться в основном пациенты с диагнозами шизофрения, эпилепсия, деменция, паралич, сифилис, слабоумие и энцефалит – при условии, что они не были пригодны к работе. Также регистрации подлежали пациенты, прожившие в лечебнице не менее пяти лет, равно как и содержавшиеся там «невменяемые преступники». Эта связь между наследственностью, неизлечимостью, неспособностью к труду и «асоциальностью» иллюстрирует тесную связь между расовой гигиеной и экономическими аспектами, характерную для расовой политики национал-социалистов в целом, но присутствовавшую уже в дискуссиях об эвтаназии после Первой мировой войны.
Одна группа пациентов, однако, не подвергалась подобным критериям отбора: пациенты-евреи, если только они не были иностранными гражданами, почти без исключения включались в программу эвтаназии.
К августу 1941 года в рамках «Операции Т4» было убито в общей сложности 70 273 инвалида. Учитывая такие объемы, было неизбежно, что судьба пациентов, отправленных «на перевозку», станет известна как в самих лечебницах, так и общественности, несмотря на секретность и уловки официальных властей. Например, епископ Лимбургский Хильфрих писал в Министерство юстиции о слухах, ходивших вокруг учреждения в соседнем Хадамаре: «Чаще всего в течение недели в Хадамар прибывают автобусы с большим количеством таких жертв. Местные школьники знают эти автобусы и говорят: „Вон снова едет душегубка“. После прибытия таких фургонов жители Хадамара наблюдают за дымом, поднимающимся из трубы, а затем содрогаются от постоянной мысли о несчастных жертвах, особенно когда, в зависимости от направления ветра, их донимают отвратительные запахи. <…> От пожилых людей можно услышать: „Ни в коем случае не в государственную больницу: после слабоумных очередь на звание бесполезных едоков – за стариками“»[37]
.