Работа большинства в рейхстаге по формированию нового правительства, поддерживаемого парламентом, оказалась делом трудным и затяжным. Все были согласны в том, что надо двигаться к перемирию, но было неясно, каким образом это надо делать. Не было достигнуто согласия и по поводу состава нового правительства, которое должно было быть сформировано, и по поводу личности нового канцлера. Особенно среди консервативных и национал-либеральных политиков после сообщений о ситуации на фронтах царила растерянность: не следует ли теперь резко сменить курс и сделать ставку на национального диктатора, как предлагают некоторые? Следует ли расширить концепцию «тотальной войны» и развязать
В этой ситуации растерянности и споров снова Генштаб взял инициативу в свои руки. Когда стало ясно, что полное поражение Центральных держав неизбежно и что уничтожение Западной армии Германии было неминуемо, если бы военные действия продолжались более длительное время, главной заботой военного командования было не допустить распространения войны на территорию империи и сохранить армию, чтобы быть готовой к ожидаемым внутренним конфликтам. Кроме того, было крайне важно не допустить, чтобы Генштаб и правых политиков обвиняли в поражении и в ведении переговоров о перемирии. Поэтому 29 сентября 1918 года Людендорф и Гинденбург потребовали от правительства немедленно заключить перемирие и начать мирные переговоры: «Не только уже не получится выиграть войну, но и, вероятно, совсем скоро нас ждет окончательное поражение. <…> К сожалению, наша собственная армия уже сильно заражена ядом спартаковско-социалистических идей. На войска больше нельзя положиться». После ожидаемого прорыва сил Антанты «эти войска с Западного фронта потеряют свой последний плацдарм и в полностью разложившемся состоянии хлынут обратно через Рейн и принесут революцию в Германию». Поэтому правительство должно незамедлительно обратиться к американскому президенту, чтобы добиться наиболее благоприятного перемирия на основе его «Четырнадцати пунктов». А вести эти переговоры, по расчетам военных, должны были партии большинства в рейхстаге, чтобы, как объяснил Людендорф, «ввести теперь в состав правительства и те круги, которым мы в основном обязаны сложившимся нашим положением. Так что теперь мы увидим, как эти господа входят в министерства. Пусть они и заключат тот мир, который теперь придется заключать. Пусть расхлебывают кашу, которую они нам заварили!»[56]
Стратегия военного командования также оставляла открытой возможность простой передышки, после которой можно было бы продолжить борьбу, чтобы, по крайней мере, завоевать благоприятные условия мира. Однако, без сомнения, за его планом стояли, в первую очередь, политические мотивы: военное командование хотело снять ответственность за поражение с себя и переложить ее именно на тех, кто годами предупреждал, что Германия не сможет выиграть эту войну военным путем. Таким образом, партии рейхстага и рабочее движение будут запятнаны поражением и революцией, но рейх и монархия будут спасены. «Это очень хорошо, – отметил полномочный представитель баварских вооруженных сил при Генштабе, – что левым партиям придется взять на себя позор этого мира. Тогда буря негодования обернется против них. А потом можно надеяться вернуться в седло и продолжить править по старому рецепту»[57]
. Ведь эта война, утверждали военачальники, проиграна не по военным, а по политическим причинам. «Как Зигфрид, сраженный предательским копьем, брошенным ему в спину свирепым Хагеном, так рухнул наш усталый фронт, – говорил позже Гинденбург, – и напрасно он пытался напиться новой жизни из иссякающего источника силы в тылу. Теперь наша задача состояла в том, чтобы сохранить существование оставшихся сил нашей армии для последующего восстановления отечества. Настоящее было потеряно. Таким образом, оставалась только надежда на будущее»[58]. Когда уже ничто не помогало, новым канцлером был выбран компромиссный кандидат, принц Максимилиан Баденский, считавшийся либералом. Его правительство должно было в кратчайшие сроки сделать две вещи: во-первых, направить запрос о перемирии, причем исключительно президенту США, чтобы определить в качестве основы для переговоров его относительно мягкие «Четырнадцать пунктов». Во-вторых, необходимо было быстро добиться перехода к правительству, формируемому партиями парламентского большинства, и к более демократическому конституционному строю.