Тот факт, что правительство Максимилиана Баденского стало первым демократически легитимированным правительством в истории Германии и первым, в состав которого входила германская социал-демократия, был значительным событием. Но это практически не было замечено общественностью, потому что люди в правительстве и администрации были почти все те же, что и раньше. А главное – власть военного командования осталась непоколебима. Подозрение, особенно среди рабочего класса, что Генштаб снова торпедирует мир, который был в пределах досягаемости, как это уже произошло с заключением мира с Россией, подпитывалось соответствующими действиями военных, например когда в середине октября на военную службу были призваны молодые люди 1900 года рождения и многочисленные ранее освобожденные от призыва рабочие предприятий, выпускавших военную продукцию.
Первые две ответные ноты американского президента на германское предложение о перемирии от 3 октября также свидетельствуют о подозрительности в отношении германского военного командования: по словам Вильсона, с ним переговоры вестись не будут; только когда германское правительство освободится от влияния милитаризма, можно будет заключить мирное соглашение. Это полностью соответствовало его «Четырнадцати пунктам», в которых он обрисовал либеральную, демократическую Европу без военных монархий[59]
. В ответ на эти требования партии большинства ускорили свои усилия по парламентаризации правительства и проведению демократических реформ. Однако поднять руку на власть Генштаба они не смогли, и поэтому реформы не нашли большого отклика среди населения. Людендорф же увидел в нотах президента США угрозу своей тактике предотвращения военного краха германской армии путем быстрого перемирия и сохранения на этой основе возможности управлять внутриполитическими процессами. Военное командование не было готово подчиниться парламентскому правительству. Конфронтация между военным и гражданским руководством страны стала неизбежной.В своей третьей ноте от 23 октября президент Вильсон еще раз усилил свои требования: прежде чем можно будет договариваться о перемирии, «власть тех, кто до сих пор был правителем в Германии», а именно германских военных властей и короля Пруссии, должна быть бесповоротно сломлена. Этой нотой внутренняя политическая борьба за власть в Германии была доведена до кульминации. Теперь расчеты Генштаба были нарушены, и реакция была соответствующей: Людендорф и Гинденбург потребовали немедленного прекращения переговоров с Вильсоном и возобновления военных действий. Требования американского президента, заявил Генштаб в приказе по армии от 24 октября, означают капитуляцию и неприемлемы, поэтому придется «продолжать сопротивление с максимальной силой». Все подозрения относительно политики военного командования, которые были особенно распространены среди рабочего класса, подтвердились[60]
. Начиная с 24 октября фактор времени играл доминирующую роль. Чтобы избежать восстания разочарованных масс, правительство должно было действовать быстро – и оно не стало медлить. Первым делом оно потребовало отставки Людендорфа и на сей раз смогло добиться согласия кайзера Вильгельма. Тем самым наиболее влиятельная фигура тайной военной диктатуры была повержена. Во-вторых, правительство более решительно приступило к далеко идущей реорганизации государственного устройства империи – все, что ранее обсуждалось и неоднократно отвергалось на протяжении десятилетий, теперь могло быть реализовано: рейхсканцлер отныне был связан доверием парламента, и даже избирательное законодательство Пруссии должно было быть изменено в течение нескольких недель. Конституционалистское движение взяло верх.Однако все это не имело большого резонанса в общественной сфере. Был свергнут Людендорф – но не кайзер, как того требовал президент Вильсон (по крайней мере, в восприятии немцев). После того как монарх предпочел покинуть Берлин и отправиться в Генштаб в Спа, военная монархия и парламентская демократия теперь окончательно были разделены даже в пространственном смысле. Попытки различных эмиссаров из Берлина заставить императора отречься от престола, чтобы расчистить путь для все еще приемлемого мира, не увенчались успехом. Военное командование и император отказались, предпочитая продолжение войны миру, который лишил бы их власти.