История Германии в ХХ веке. Том II

В течение ряда лет вопрос о приоритетных связях Западной Германии с Францией или США вызывал глубокий раскол в рядах германской христианской демократии. Для тех в ФРГ в начале 1960‑х годов, кто мечтал о возврате Германии как великой державы, обязательства перед США, связанные с исключением доступа к ядерному оружию, не могли быть приемлемой целью. С де Голлем и его идеями более независимой Европы, организованной вокруг оси Париж – Бонн, доступ к ядерному оружию казался ФРГ хотя бы косвенно достижимым. Вероятно, стала бы возможной и более независимая политика, тем более что авторитарный правящий генерал представлял собой в раскладе властных отношений альтернативу массово-демократическому консенсусному либерализму США, к которому многие союзные политики все еще относились с большим скептицизмом. Напротив, «атлантисты» в ХДС считали попытку независимой германской великодержавной политики без тесных связей с США столь же опасной, сколь и бесперспективной. Они имели явное большинство в ХДС/ХСС, и по мере развития политики разрядки спор быстро потерял свое значение[6].

– После возведения Стены Бонн был в растерянности относительно дальнейшего курса по германскому вопросу. Это относилось как к правительству, так и к оппозиции. Еще в 1959 году СДПГ рассматривала возможность выхода из военного союза Запада в своем «Плане Германии», и только после важного выступления заместителя лидера парламентской группы Герберта Венера в бундестаге 30 июня 1960 года социал-демократы окончательно одобрили западную интеграцию и бундесвер[7]. СДПГ жестко враждовала с СЕПГ и ее государством, поскольку переворот, совершенный коммунистами при создании партии «Единство» в апреле 1946 года, оставил столь же неизгладимое впечатление, как и преследования и аресты социал-демократов, не желавших объединяться в начале 1950‑х годов. Тот факт, что именно СДПГ во главе с Брандтом сначала постепенно, а затем быстро разработала новые концепции германской политики, также объясняется функцией Брандта как правящего мэра Берлина. В этом кабинете он непосредственно испытал на себе печальные последствия разделения и строительства стены и мог ежедневно наблюдать, как прежняя политика сказалась на гражданах ГДР. Но Брандт был ближе других германских политиков к политике Кеннеди, триумфально принятого жителями Западного Берлина во время государственного визита летом 1963 года. Поскольку Кеннеди придерживался мнения, что, пока существует СССР и его империя, необходимо снижать напряженность противостояния блоков, угрожающую самому существованию Германии, то и Брандт вместе со своим доверенным лицом Эгоном Баром считал, что поскольку разделение Германии нельзя ни предотвратить, ни устранить, его последствия, по крайней мере, необходимо сглаживать и смягчать.

Бар пошел еще дальше: только стабилизировав ГДР, можно добиться изменений и улучшений для ее жителей. По его мнению, строительство Стены было признаком не силы режима СЕПГ, а его слабости. И пока существование режима находилось под угрозой, суровость его диктатуры не ослабевала: «Вопрос в том, нет ли возможности постепенно развеять эти вполне оправданные опасения режима до такой степени, что ослабление границ и Стены также станет достижимым, поскольку риск будет терпимым». Это политика, которую можно охарактеризовать как «изменение через сближение»[8]. Улучшение ситуации для народа в ГДР, согласно основной идее Бара, могло быть достигнуто, только когда на режим СЕПГ больше не будет оказываться давление в сторону признания. Только тогда она сможет проводить более либеральную и открытую политику.

– Однако это предполагало уверенность в том, что система СЕПГ окажется достаточно экономически сильной, чтобы позволить себе такую более открытую политику – например, чтобы избежать нового массового исхода, как перед строительством Стены. В начале 1960‑х годов многие западные социологи придерживались мнения, что политико-идеологические различия между системами станут менее значимыми по мере развития современных индустриальных обществ. Другие возражали, что социалистическая система будет столь же неспособна к экономическому росту, как и к внутренней либерализации. В то время этот вопрос так и остался открытым[9].